Али Шер-Хан - Инсбрукская волчица

Фрау Вальзер уже пожилая, ей, наверное, под шестьдесят, но держится она очень прямо. Мама мне в детстве рассказывала, что в гимназиях раньше заставляли носить специальные корсеты для сохранения осанки. А кто такие корсеты носить отказывался, тем привязывали к спине грифельные доски. Некстати вспомнив этот рассказ, я всё время нашего разговора с начальницей гимназии испытывала очень сильное желание заглянуть ей за спину – а не привязана ли там грифельная доска?

У фрау Вальзер достаточно передовые взгляды на воспитание девочек. С радостью я узнала, что наказания вроде стояния на «позорном» месте или оставления без обеда в этом учебном заведении не практикуются, конечно, меня это радует. Нельзя подобными способами воспитать свободных людей, и, к счастью начальница разделяет мою точку зрения. Немного удивил меня её холодный тон, в котором она говорила об ученицах из предместья. Оказывается, в гимназии учится около сорока человек из самых бедных семей на частные стипендии.

Вечером гуляла по городу. В детстве мне пришлось несколько лет прожить в Инсбруке, я даже посещала ту гимназию, в которой мне теперь предстоит преподавать.

За эти годы мало что изменилось. Городок небольшой, но приятный, много красивых старинных домов. Конечно, огорчает бедность на окраинах. Я даже видела один дом с полуразвалившейся стеной, просто дыра завешена занавеской, и там живут люди!

Нельзя мириться с таким ужасным положением вещей, с неравенством, с ужасающей бедностью!

Вчера получила письмо от Вальтера – он пишет то же самое! У него были опять неприятности с полицией. Мой дорогой! Как же я хочу взять на себя хотя бы часть твоих забот! Но надеюсь, что мой труд по воспитанию новых людей, без раболепия и несправедливости, хотя бы немного приблизит меня к тебе по уровню духовного развития»

То, что называлось «экзаменом», на деле оказалось куда проще.

Мы с мамой пришли в вестибюль как раз минут за десять до того, как учителя начали вызывать всех собравшихся пофамильно. Пока до меня дошла очередь, я чувствовала, что вот-вот перегорю, ведь такие простые вещи путались у меня в голове, я начинала забывать элементарные слова. Это мне меньше всего нравилось – не хотелось бы по такому пустяку провалиться. Но, несмотря на всю кажущуюся лёгкость, я всё равно волнуюсь – мало ли, какие вопросы могут задать мне. Вот миниатюрная Симона Кауффельдт ответила всё без запинки, учителя её нахваливают, а вот вторая как-то беспомощно мямлит и лишь после наводящих вопросов вспоминает всё, что нужно. Учителя стараются быть снисходительными, оттого и подсказывают всем. Я тихонько прижала к себе мамину руку, но у мамы рука холодна, как ледышка. Похоже, она боится за меня еще больше, чем я сама.

Передо мной отвечать отправилась довольно высокая для своих лет девчонка. Она сидела вместе со своим отцом в коридоре, говорили они на непонятном языке. Кажется, это были хорваты. Отец запомнился мне своим самоуверенным видом. Сидел вальяжно, ни на кого не обращая внимания, словно он тут король. Всё-таки недаром говорят, что славяне хвастливые.

– Милица Гранчар! – прозвучало со стороны учительского стола, и вызываемая отправилась отвечать.

Господи, что это было! Наверное, учителя и не помнили ещё такой бестолковой ученицы – путается в элементарных словах, на наводящие вопросы что-то беспомощно мямлит, и лишь после многочисленных подсказок, наконец, выдаёт правильные ответы. Туповатая Гранчар ничуть не смущается того, что не знает элементарных вещей, потому, когда ей объявляют, что принята, лишь молча кивает и уходит к отцу.

– Видали? – обратился он к моей маме, – чуть было не засудили нас!

Кажется, этот человек не только кичлив, но и заносчив до безобразия. Разумеется, не все были согласны с тем, что стоит зачислять Милу Гранчар в гимназию – она явно недалёкого ума, весь класс будет тянуть назад. Все эти споры её надменный отец слушает с самодовольной ухмылкой, мол, знай наших. Похоже, дочка его не очень-то заботит, раз у неё так всё запущено. Сама Мила при этом была довольно стеснительна и с остальными детьми немногословна. Полная противоположность отцу. При этом, когда Мила отвечала, в коридоре не стихал смех. Девчонки строили рожи, изображали мычание, коверкали язык, изображая её акцент. Нет, я, конечно, всё понимаю, но так зло насмехаться – это уж чересчур. Знания-то она может ещё и подтянет, хотя в это слабо верится, но вот от акцента ей уж точно не избавиться.