Аспен Матис - Самый безумный из маршрутов

Я не могу назвать то, что она не смогла мне дать, но сейчас, идя в тумане через густой зеленый лес, я чувствовала одиночество. У меня дергалась бровь. Мы резко остановились, чуть не врезавшись в людей.

Канадская пара, которую мы периодически встречали в городах и на тропе, возле их палатки в теплые вечера, остановилась и стояла. На вид им было года 22, оба были худые, высокие – из сельской Альберты. Похожи как двойняшки – мальчик и девочка. Оба поджарые, как ветки, и влюбленные. Они шли на юг, не в ту сторону, медленно. Девушка – я не могла вспомнить ее имя, а может быть, и не спрашивала – несла в тоненьких руках олененка. С глазами как темные фонарики. С тонкими ногами.

Я не могла отвести взгляд от его огромных глаз; это были глаза ребенка, но он болел и умирал. Меня это поразило. Он широко, но беззвучно раскрывал рот. Он казался существом из старой сказки братьев Гримм, в которой росли узловатые деревья с дуплами, а в них – гоблины, а ночь могла длиться полдня или всю жизнь. Было 12 сентября. Этот олененок родился слишком поздно.

«Мать бросила его», – сказала канадская девушка. Она была как кукла-марионетка, все ее тело состояло из длинных костей, она неустойчиво стояла на земле, ее руки, тонкие как палки, прижимали к телу олененка, от веса которого ее лопатки опустились. Острые кости девушки двигались и выпирали из кожи под неестественным углом, это был траурный танец костей под тяжелым грузом. Но олененок был жив. Он дрожал как трава на ветру. «Мы сидели и долго ждали, что она придет. У него идет кровь из копыта, у него заражение».

Она подняла его больное копытце. Оно распухло и было в два раза толще остальных трех, пушистое и розовое, из него вместе с бледной кровью сочился гной. Олененок дрожал. Канадская пара, стоя на коленях, несколько часов прождала мать олененка, отойдя от него на десять ярдов. Но она так и не вернулась. Они ждали еще, но это было безнадежно, и они забрали его.

«Ребята, у вас есть порошковое молоко?» Глаза девушки были красные, я поняла, что она плакала.

Мы не плакали, но нам было жаль. Я была опустошена. Мать оставила своего маленького олененка. Олененок был один с середины дня, может быть, дольше. Ему нужно было материнское молоко, он хотел пить. Сейчас он дрожал от истощения, его белки пожелтели, он был больше похож на выбеленный солнцем скелет птицы, который я видела в пустыне Мохаве, чем на детеныша, упитанного и ухоженного, который учится жить. Я не могла понять. Неужели мать не могла поухаживать за олененком пару недель, пока молодой организм не справится с инфекцией? Инфекция пройдет, когда срастутся сломанные кости. Эволюция подарила нам такую способность. Доброта закодирована в наших генах. Сейчас олененок был почти мертвым. Где его мать?

Мать должна подготовить себя к зиме, это так, и она копила силы, поддерживала себя; возможно, она не могла спасти раненого детеныша. Олени живут всего пять-шесть лет, меньше чем курицы, гораздо меньше того, сколько нужно человеческому детенышу, чтобы стать взрослой женщиной. И кто, боже, кто может быть готов к этому? Не моя мать. Ни одна мать на свете; спасать раненых – это не материнская задача. Матери запрограммированы обучать. Они не имеют возможности прислушаться к призыву и изменить свою программу. Матери знают, как вынашивать и кормить тех, на кого возлагают надежды, – они воркуют над детьми, с болезнью которых они могут справиться, они могут давать советы со знанием дела, они защищают от угроз, вызывающих страх. Но когда ребенок заболевает так, что мать не знает, как его излечить, она отказывается от него, потому что не знает, что делать. Все известные ей приемы не работают, она боится, и фактически, когда она становится настолько растеряна, что не видит надежды, она бросает его.

Мы пошли за доброй канадской парой назад, опять вниз и вверх, на юг. Совсем в другую сторону. Мы шли молча. Тропа пересекает грунтовую дорогу, мы вернулись к ней и пошли влево на восток. Как надеялись, к домам и молоку. Чтобы найти телефон и позвонить егерю. Мы знали, что он будет сердиться, потому что мы тронули олененка и забрали его.

Мы нарушили закон.

Олененок кричал слабым детским криком. Он плакал, как мой новорожденный племянник Бен, когда ему нужна была мама. Я представила его, маленького Бенджамина, одного в тумане, требующего маму. Я не могу даже представить, как бы он испугался. Ему нужна любовь и теплые объятия, или объяснения, почему его оставили. Его можно было спасти. Он не умер.