Альберто Васкес-Фигероа - Черное дерево

– Дело в том, что ты чрезвычайно положительный, – неоднократно повторяла Надия, – слишком хороший и потому тебя принимают за глупца и за человека бесхарактерного… Воспротивься этому, взбунтуйся! Дай понять им иногда, что и можешь быть таким же…

– Начать с тебя?

– Почему бы нет? Думаешь, это многое изменит? Полагаешь, что какой–нибудь наш спор чуть ли не до драки приведет к тому, что я перестану любить тебя?

– А может наоборот – сделает так, что полюбишь еще больше?

– Мало вероятно…

– Ну, тогда оставим все как есть… Не смогу я это изменить… Никогда у меня не получится!

Но вот сейчас, сидя в том баре, слушая и не слыша разглагольствования тех охотников, Давид спрашивал себя: а неужели и в самом деле у него не получится измениться или … наоборот, он уже начал меняться.

Сейчас он в полной мере ощущал, как наполняется ненавистью, такой ненавистью, какую никогда до этого ни при каких обстоятельствах не испытывал, ненавистью, позволяющей ему, наверное первый раз в жизни, быть жестоким и безжалостным по отношению к тем, кто отобрал у него Надию.

Он спросил себя: а сможет ли убить человека?, но готового ответа пока не было, хотя и понимал, что очень скоро найдет ответ и на этот вопрос, потому что рано или поздно наступит такой момент в его жизни, когда придется взглянуть в глаза реальности. Надия была похищена людьми, для которых ни жизнь, ни смерть не имели особенного значения и вполне возможно, что возникнет такая ситуация, при которой перед ним встанет выбор: либо убить, либо умереть самому.

И когда это произойдет, когда выбор потребуется сделать в считанные секунды, нужно быть уже готовым и нужно понимать, что тот вред, который он может нанести врагу, всегда будет меньше, чем вред, который враг нанесет ему.

Игнорировать этот простой факт – значит обманывать самого себя и это не приведет ни к чему хорошему и единственное, что пугало его в этой ситуации – это не понимание того, что подобная нерешительность есть следствие его природной доброты и болезненной робости, на что в свое время указывала Надия, или полное и абсолютное отсутствие характера.

Было даже время, когда он собирался обратиться к психотерапевту в надежде, что кто–то иной при помощи разных научных знаний разрешит эту проблему за него самого, но… потом передумал, решив, что на самом деле и не было особенной необходимости менять что–то, становиться более жестким, начинать формировать новую личность, с которой придется постоянно бороться.

Если в течение многих лет он умудрялся жить в мире с самим собой, то зачем что–то вообще менять?..

Но теперь все изменилось само собой. Совершенно изменилось. Теперь в его жизни появилась Надия.

Он сидел на краю леса и равнодушно наблюдал за тем, как солнце садится. Когда колонна приблизилась к этому месту и остановилась, он обратился к суданцу:

– Вот там шоссе, а дальше река Чари… Очень густо заселенная зона…

– Я знаю.

– Между Форт Арчембо и Форт–Лами очень оживленное движение. Грузовики на дороге, пироги и плоты на реке…

– Перейдем ночью…

Амин указал на измученных длительным переходом пленных, попадавших без сил на землю, среди высокой, сухой травы.

– Лучше завтра ночью… Придется идти очень быстро, чтобы рассвет не застиг где–нибудь на подходе реке.

– Не нравится мне это место… Могут заметить и донести в Буссо.

Амин жестом указал на двух мальчиков, шедших в конце колонны.

– Не выдержат ритма… Останутся на дороге.

Сулейман Р.Ораб посмотрел на караван.

– Предпочитаю потерять двоих, чем всех, – ответил он и отвернулся. – Раздать еду и отдыхать, – приказал он своим людям. – Через два часа выходим.

Послышалось недовольное бормотание, но после того, как он многозначительно щелкнул кнутом, все замолчали.

– Тихо! – закричал он. – Будем идти всю ночь и кто отстанет, тому перережу горло. Всем ясно? Не позволю, чтобы кто–нибудь отстал. Стисните зубы и ускорьте шаг, иначе… это будет последняя ночь в вашей жизни…

Подошел к Надие и сел рядом.

– Очень мне не хотелось бы свернуть тебе шею, черномазая, – сказал он. – Ты одна стоишь столько, сколько весь остальной караван.

– Да ты сам быстрей сдохнешь на этой дороге, чем я.

– Да, я заметил, черная. Похоже, что ты всю свою жизнь ничего не делала, кроме как ходила, бегала и прыгала, но все равно у тебя оставалось время, чтобы учиться и изучать языки… Да, ты – редкая штучка. Никогда не встречал таких, как ты. И был бы я на двадцать лет помоложе – никогда бы не продал тебя шейху. Оставил бы себе… – он снял свой большой тюрбан и принялся пальцами вылавливать вшей, щелкая их между ногтями. – Но я старею и начинаю уставать, хочу оставить это дело – скакать из одной части Африки в другую… Может обоснуюсь в Суакине и буду продавать жемчуг пилигримам, идущим в Мекку… Там в спокойствии и тишине проведу старость, любуясь Красным морем и окруженный внуками.