Альберто Васкес-Фигероа - Черное дерево

Когда обитатели джунглей вдруг по каким–то причинам решают переселиться в город, то на новом месте естественным образом начинают собираться вокруг тех, кто переехал туда раньше, и кто принадлежит к их же расе, племени, кто разделяет их верования и в течение некоторого времени им удается сохранить уважение к старым правилам жизни, к законам, по которым жили их предки, но ненадолго. Из–за отсутствия работы и как следствие этого – отсутствие средств для нормального существования, что приводит ко множеству проблем и несчастий, доходящих временами до уровня катастрофы, приверженность к своим традициям растворяется в ежедневной борьбе за существование, безвозвратно теряется, и человек постепенно превращается в иное существо – жестокое и эгоистичное, одинокое и враждебно настроенное к окружающим, кому ни до чего и ни до кого нет более дела, а интересуют и волнуют лишь собственные проблемы, собственные нужды и собственный голод.

Таким образом, формировался негритянский пролетариат, еще более униженный и потерянный, чем пролетариат белых, потому что для африканцев все было новым, не ясным, казалось не логичным и никогда не могли они справиться с теми трудностями и проблемами, что цивилизация воздвигла ни их пути.

Вот так и получилось, что города вроде Лагоса, Ибадана, Дакара, Доуала, Абиджана, Либревиля и многих других кишат существами несчастными и потерянными, тогда как оставшаяся Африка, настоящая Африка, кажется безлюдной, покинутой и никому не нужной.

Впереди, вдали на краю желтой земли появился серебристый отблеск – великое озеро Чад, географическое сердце Континента, граница между пустыней и степью, протянувшееся на северо–восток насколько хватает глаз.

Озеро! – какое претенциозное слово для того, что на самом деле было самой большой лужей в мире. Двадцать тысяч квадратных километров воды едва покрывающей территорию огромной равнины, где глубина не превышает и двух метров, так что туземцы могли перейти его вброд от берега до берега, не пускаясь вплавь.

Когда Сахара не была еще пустыней, а безбрежными зелеными лугами и когда, как рассказывала Надия, ее предки жили в Тассили и Тибести, озеро Чад было самым большим в мире, но непрерывные засухи и пустыня «выпили» так много воды, что озеро уменьшилось в пятьдесят раз и превратилось в самое негостеприимное место на Планете, чрезвычайно жаркое и мало изученное.

– Оно настолько плоское и ровное, – убеждала его Надия, – что когда дует «харматтан» (сухой восточный ветер на западном побережье Африки), то на поверхности поднимаются малюсенькие волны, но вода, подталкиваемая ветром, уходит вглубь суши на четыре и более километров. Тогда местные жители бегут из этих мест, бросая свои нищие хижины и сгоняя весь скот, что смогут собрать к тому времени.

Внимание его привлекла пригоршня домишек бурых и белых, возвышавшихся на слиянии озера и широкой реки, где в устье было множество маленьких островков. Самолет продолжил полет на север, но совершив разворот, вернулся к этому месту и начал снижаться.

Через громкоговоритель объявили, что полет подходит к концу и нужно готовится к посадке в Форт–Лами – столице республики Чад. Рассматривая приближающуюся землю, Давид ощутил неприятное чувство тревоги, осознавая, что возможно напрасно понадеялся найти в этом забытом Богом уголке планеты какую–нибудь помощь.

– Очень похоже на край Земли, – пробормотал он, будучи уверен, что такое предположение не далеко от истины.

Когда дверь старенького, видавшего виды «Каравель» открылась, порыв сухого и раскаленного ветра, едва не спалил ему легкие, а от неимоверно яркого, неистового света, ударившего ему в глаза, он почти ослеп.

Какое–то мгновение он даже сомневался – а стоит ли вообще выходить наружу, но пересилил себя и побежал, чуть ли не вприпрыжку, по раскаленному бетону взлетно–посадочной полосы к современному зданию Аэропорта в поисках защиты от такого яростного солнца, что за эти короткие минуты ему показалось, будто огнем опалили физиономию, а волосы едва не расплавились.

– Господь Благословенный! – выдохнул он, скрывшись в глубине большого зала. – Это должно быть ворота в ад.

Мрачный таможенник с придирчивым и наглым взглядом, потеющий неимоверно в своем плотном форменном пиджаке, подозрительно листал его паспорт.

– Вы журналист, монсеньор Александер?

– Не совсем… Я – фотограф…

– Но работаете вы в журнале… Каковы причины приведшие вас в Чад?..