Оскар Мединг - Медичи

Он пришпорил лошадь и поскакал вперед, на близлежащий холм, а за ним – Лукреция, не обращая внимания на жалобные крики Пикколо, лошадь которого не могла поспеть за ними.

С холма, за обширной равниной, похожей на зеленевшее море, за Монте-Марио, был хорошо виден сияющий купол собора святого Петра, освещенный полуденным солнцем, и открывались живописные окрестности Вечного города. Внизу серебристой лентой извивался Тибр.

– Вот мир, где заблуждения, даже преступления, будут велики и возвышенны, и где я буду искать и труд, и счастье.

– Вы правы! – с сияющими глазами сказала Лукреция, потом протянула руку над равниной и громко, торжественно произнесла: – «Великое солнце, приносящее день на блестящих волнах и снова скрывающее его, всегда возрождающееся, всегда другое и вечно одинаковое, – ты не увидишь ничего величественнее Рима».

– Я поражен, благородная Лукреция, – воскликнул Козимо, с восторгом глядя на ее прелестное лицо, – я не думал, что вы так твердо знаете великого Горация Флакка. Если смотреть отсюда на Вечный город, то можно думать, что великий поэт только здесь и мог написать эти чудные строки.

– Вы удивляетесь моим знаниям? – спросила Лукреция. – Я могла бы даже обидеться. Думаю, флорентийские дамы тоже читают поэтов древности. Как же мне, римлянке, не знать и не понимать величайшего поэта римского величия? Но я вам прощаю за то, что вы так чтите мой родной город, и желаю вам в нем найти высшее счастье.

Отчаянные крики Пикколо прервали разговор. Его лошадка упрямо отказывалась взбираться на холм, ржала и вертелась, а он взывал о помощи, уцепясь за ее густую гриву. Козимо подъехал, взял под уздцы обыкновенно смирную лошадку, а Лукреция ударила хлыстом бранившегося Пикколо, и все снова продолжили путь до Ла-Старта, где сделали часовой привал для отдыха и кормления лошадей. Лукреция стала молчаливее, казалась взволнованной и иногда проводила рукой по глазам, точно вытирая слезу. В остерии, где им подали вино, фрукты и хлеб, было много окрестных поселян, поэтому Лукреция и Козимо вышли посмотреть на место древнего города Байи, который был разрушен диктатором Камиллом за сопротивление Риму.

– Мне грустно думать, что вы можете меня счесть неблагодарной, так как я расстаюсь с вами, не говоря даже, кто я… Но, повторяю, это не моя тайна, и я должна ее хранить, но надеюсь, что она скоро откроется. Вы обещаете мне прийти, когда я пошлю за вами? Я не хочу быть забытым воспоминанием для моего избавителя.

– Забытым оно не будет, даже если бы я больше не имел счастья увидеть мою прелестную и ученую спутницу. Но свидание было бы радостно: вы обещали, что мы будем друзьями, и я надеюсь, что мы ими останемся…

– Значит, до свидания.

Лошади были поданы. Пикколо оставался в гостинице, выпил хорошего вина в утешение, и слуги бережно посадили его в седло.

Они ехали молча, каждый погруженный в свои мысли, по мрачной равнине Кампаньи, где однообразие нарушалось только отдельными развалинами и стадами серебристо-серых быков с громадными, широко расставленными рогами. Их гнали пиками верховые в остроконечных шапках, в высоких сапогах со шпорами, с красными поясами. Далее виднелись стада баранов с пастухами в широких шляпах и в плащах на бараньем меху. Только у Моите-Малло местность стала приветливее, и наконец, путешественники при надвигающихся сумерках въехали в Рим через Порта-дель-Пополо.

Лукреция остановила лошадь.

– Позвольте мне здесь проститься с вами. До свидания!

– До свидания! – повторил Козимо, а когда она отвернулась, он пришпорил лошадь и, не оглядываясь, поскакал в город.

Козимо скоро доехал до Виа де-Банки, спрыгнул с лошади под порталом дворца Медичи и немедленно прошел в кабинет к Торнабуони для доклада и, не выказывая ни малейшего нетерпения, спокойно и ясно передал все сказанное Лоренцо в дополнение его письма. Торнабуони отложил письмо для внимательного прочтения и с улыбкой сказал племяннику, ласково похлопав его по плечу:

– Ты хорошо и разумно исполнил поручение, Козимо. Доволен ли ты своими личными делами так же, как я доволен твоим первым шагом в серьезных делах?

– О, я вполне счастлив, дядя! – просияв, воскликнул Козимо. – Лоренцо одобрил мое желание, и маркиз Маляспини также дал свое согласие.

– Еще бы! Теперь дела окончены, иди и передай добрую весть – ее ждут с нетерпением.

Торнабуони сел читать письмо Лоренцо, а Козимо помчался к маркизе, не дав даже времени слугам доложить о нем.