Николай Тихонов - Октябрьские рассказы

— Значит, вы не представляете себе возможности воскрешения России, — сказал он, — без помощи интервенции. Мне это очень интересно слышать из уст такого авторитетного человека, как вы, господин статский советник.

— Мне один дипломат недавно сказал следующее, — продолжал господин статский советник, — он сказал: Россия нас бросила. Ее народ упал в тьму, возвратился к первобытным, к варварским временам. Но мы, ее друзья, обиженные и разочарованные тем, что происходит в России, не будем винить в этом всех русских. Вы сбились с пути, и мы вам поможем найти настоящий путь. Это мы сделаем для вашего и нашего спасения. Скажите мне, ведь и в Америке держатся такого же мнения?

— Я вам отвечу несколько позже, — сказал гость, — я хочу послушать вас. Может быть, и господин генерал тоже что-нибудь скажет о положении и о том, что он думает по поводу дальнейшего развития событий…

Тот, кого назвали генералом, сел прямо в кресле и постучал по столу длинными белыми пальцами.

— Я не могу рассказать вам многого, так как это составляет часть проводимого в жизнь плана. Большевики удержаться не могут. Ни одна партия их не поддерживает. Интеллигенция, чиновничество, офицерство не с ними. Деревня, — он поднял вверх палец, — а это главная русская сила — не с ними. Немецкие империалисты, как они называют немцев, при дверях. Это ясно… Но мы пойдем не с немцами. Мы пойдем с нашими союзниками. Они дадут нам вооружение, и мы организуем новую армию. У большевиков нет армии. Солдаты без офицеров — не сила, офицеры без солдат — сила. Мы эта сила… Мы уже организуемся.

— Сколько же, вы думаете, продлится положение, при котором страна будет управляться большевистским правительством? — спросил гость.

Генерал развел руками.

— Боюсь сказать, потому что страна велика, но в Петербурге можно навести порядок в месяц. Если бы Керенский не был главноуговаривающим, а был бы способен иметь настоящего главнокомандующего, он не бежал бы так позорно, как не бегал ни один уважающий себя министр. Он бы выиграл этот бой с большевиками, потому что у них не было даже военных отрядов, а были массы, которые вышли просто навстречу его войскам, и те разложились, наслушавшись пропагандистских речей, разошлись по домам…

— Подождите минуту, — сказала хозяйка, — по-моему, близко стрельба…

Все замолчали. Действительно, сквозь стекла донеслись выстрелы, потом они прозвучали ближе.

Генерал досадливо махнул рукой.

— Пьяные убивают пьяных!

— Анархия. Бандитизм. Все кончено. Как еще город не горит, — сказал статский советник. — Как еще мы живы…

Хозяйка умоляюще посмотрела на него, и на ее лице показалась гримаса испуга.

— Стучат у нас, слышите, к нам стучат!

Все прислушались. Ясно был слышен нервный сильный стук.

— Но ведь парадная заперта, — сказал генерал.

— Это стучат с черного хода. Но там у нас Андрей.

— Кто это Андрей? — спросил американец, и его равнодушное лицо заметно оживилось.

— Андрей, наш старый денщик, лакей, если хотите. Он в доме уже целую жизнь. Но он глухой и почти ничего не видит. Когда спит — хоть пали из пушек, не проснется, старый бульдог… А если это бандиты? — сказала хозяйка, прижимая руки к груди.

Стук был слышен уже явственно. Удары сыпались на старую дверь.

— Я пойду посмотрю, — сказал генерал. — Я без погон, в тужурке, эксцессов я не боюсь. Не убьют же сразу. Товарищи любят поговорить. — Он вынул пистолет из заднего кармана брюк и пошел на черный ход.

Прошло несколько тягостных минут. С черного хода не доносилось ни звука.

— А как вы ходите по улицам, не боитесь? — спросила хозяйка американца.

— У меня есть документы, что я иностранец. К иностранцам обе стороны относятся нейтрально. Они даже заинтересованы в том, чтобы мы рассказывали правду…

— Вот вы расскажите все, все, что видели… Пусть нас пожалеют в Америке. Но что там происходит? Почему тишина?..

Теперь послышались шаги и голоса. Дверь распахнулась. Вошел генерал, играя пистолетом. За ним ввалился в порванном пальто, запачканном чем-то белым, бледный взъерошенный человек, дышащий, как рыба, выброшенная на лед. Он, ни слова не говоря, запустил руку в карман и начал выбрасывать на стол деньги. Это были скомканные, грязные бумажки, разноцветные и слипшиеся. Между ними мелькали коричневые керенки и даже иностранные ассигнации.