Мы нашли рядом с холмом соленое озеро, наскребли на его берегах соли и пересыпали ею львиную и тигровую шкуры, чтобы они сохранились до тех пор, когда Джиму можно будет выдубить их.
Новый караван. – Мы летим с ним рядом и знакомимся с людьми. – Гибель каравана от песчаной бури. – Мысли об эксплуатации сахарского песка и рассуждения о таможенных пошлинах.
Мы болтались тут день или два и, когда полная луна коснулась земли на другом краю пустыни, заметили вереницу маленьких черных фигурок, двигавшихся по ее серебристому лику. Мы видели их так ясно, как будто бы они были нарисованы на луне чернилами. Это был другой караван. Мы замедлили ход и полетели за ними, так только, ради компании, хотя нам было вовсе не по дороге с ними. И громыхал же этот караван, и стоило посмотреть на него утром, когда солнце взошло над пустыней и длинные тени верблюдов протянулись по золотому песку, точно тысяча пауков-сенокосцев, идущих вереницей. Мы не приближались к ним, так как знали теперь, что перепугаем их верблюдов и произведем переполох в караване. Это была самая нарядная выставка богатого платья и пышности, какую мы когда-нибудь видели. Некоторые из вожаков ехали на дромадерах – мы в первый раз увидели их здесь – очень высоких, которые шли вперевалку, точно на ходулях, и шибко покачивали всадника, и здорово трясли обед в его желудке; зато они легки на ходу, и обычному верблюду за ними не угнаться.
Караван сделал привал около середины дня, а под вечер тронулся дальше. Между тем с солнцем происходило что-то очень странное. Сначала оно стало точно из желтой меди, потом из красной, потом превратилось в багровый шар, а воздух стал душным и тяжелым, и вскоре все небо на западе потемнело и как будто заволоклось густым туманом, выглядело страшным, грозным, вроде того, знаете, как оно выглядит, когда смотришь на него в красное стекло. Мы взглянули вниз и увидели, что в караване поднялась суматоха, все метались, точно перепуганные, а потом попадали на песок и лежали не шевелясь.
Вскоре заметили мы, что надвигается какой-то огромный страшный вал, который поднялся от земли до неба, и закрыл солнце, и шел вперед, точно полчище. Потом подул ветерок, сначала легкий, затем сильнее, и нам в лицо посыпались песчинки, которые жгли, как огонь, а Том крикнул:
– Это песчаный ураган – повернитесь к нему спиной!
Мы так и сделали, и спустя минуту ветер бушевал, песок сыпался на нас лавиной и наполнял воздух так, что ничего нельзя было разобрать. Через пять минут лодка наполнилась до краев, и мы сидели на ларях, зарытые по горло в песок, и только головы наши торчали наружу, и мы едва переводили дух.
Затем буря начала стихать, и мы увидели, что чудовищный вал понесся дальше по пустыне, и зловещее это было зрелище, могу вас уверить. Мы выбрались кое-как из песка и взглянули вниз, и там, где был караван, теперь расстилалось только песчаное море, спокойное и тихое. Все люди и верблюды были задушены, убиты и погребены, – погребены под толщей песка футов в десять по нашему расчету, – и Том сказал, что, может быть, много лет пройдет, прежде чем ветер отроет их трупы, и все это время друзья их не будут знать, что сталось с караваном; затем прибавил:
– Теперь мы знаем, что случилось с теми людьми, у которых мы взяли сабли и пистолеты.
Да, сэр, так оно и было. Теперь все стало ясно, как день. Ураган засыпал их песком, и дикие звери не могли добраться до них, а ветер отрыл их тела, когда они уже высохли, как бумага, и не годились для еды. Мне кажется тогда, что мы жалели бедняков и горевали о них, как только можно жалеть и горевать о людях, но я ошибался; смерть этого последнего каравана еще сильнее огорчила нас, гораздо сильнее. Видите ли, те были совсем чужие люди для нас, мы совсем не познакомились с ними, разве немножко со стариком, который стерег девушку; другое дело – последний караван. Мы следовали за ним целую ночь и почти целый день и под конец искренне подружились с этими людьми и познакомились с ними. Я пришел к тому, что самое верное средство удостовериться, любите ли вы кого-нибудь или ненавидите, это путешествовать с ним. Так вот и с этими людьми. Нам они сразу понравились, а когда мы путешествовали с ними, то стали настоящими друзьями. Чем дольше мы путешествовали с ними, чем лучше знакомились с их житьем-бытьем, тем сильнее и сильнее они нам нравились и тем больше и больше мы радовались этой встрече. Мы так хорошо познакомились с некоторыми, что называли их по именам, когда разговаривали о них, и вскоре так сошлись и подружились с ними, что стали обходиться без приставки мисс или мистер, а называли просто имя, и это не выходило невежливо, а напротив, казалось вполне естественно. Разумеется, это были не их собственные имена, а те, которые мы им дали. Тут были мистер Александр Робинзон и мисс Аделайн Робинзон, и полковник Джэкоб Мак-Дугаль и мисс Герриэт МакДугаль, и судья Джереми Бутлер и молодой Бешрэд Бутлер – эти были главные начальники, в великолепных зеленых тюрбанах, с турецкими саблями и разодетые, как Великий Могол, – и их семьи. Но когда мы хорошо познакомились с ними и крепко полюбили их, то они стали для нас уже не мистер, и не судья, и не что-нибудь подобное, а попросту Эллек, и Эдди, и Джэк, и Гетти, и Бек, и так далее.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу