Лидия Нелидова - Девочка Лида

– Люба! Ведь без тети мы бы не стали переодеваться, ведь так бы остались? Значит, и при тете не нужно. Ведь это значит тетю обманывать. Я не хочу, я не стану переодеваться. Я не хочу тетю обманывать!

Все это было бы, пожалуй, верно, если бы Лидино платье не нуждалось в перемене независимо от тетиного приезда. Короткая ситцевая юбочка была сильно помята, оборка в нескольких местах оторвалась, а белый фартук смахивал на пыльную тряпку.

– Погубить меня, видно, хочешь, – начала, переходя от сердитого к жалобному тону, Матрена. – Хочешь показать тетеньке, что вот, мол, не смотрит няня за нами, в грязи, мол, нас водит.

Лида принялась с жаром уверять, что совсем она этого не хочет показать, что она…

Но тут Любочка увидала через стеклянную дверь папу и громко всем объявила об этом. Лида замолчала на полуслове. Матрена отошла в сторону.

Дверь отворилась. В комнату вошел папа, а за ним приехавшая высокая гостья – тетя Катерина Петровна.

– Вот это мой мальчуган – первый номер, а это – номер второй, – говорил папа, представляя Колю и Жени. – А это – девчурки. – И он подвел к тете Лиду и Любу.

Катерина Петровна нагнулась и поцеловала в лоб трех старших детей, Жени же она подняла с полу и расцеловала в обе пухлые щечки.

Тетя была худощавая, нарядная, с тонкой талией, такая высокая, чуть ли не с папу ростом. Большие глаза смотрели серьезно из-под темных бровей, а маленький рот, показалось Лиде, как будто совсем не умел улыбаться.

– Которая же старшая? Я так давно не видела, забыла совсем. Да неужели же Любочка переросла Лиду? – спросила тихим, необыкновенно ровным голосом тетя.

Голос ее не понравился Лиде.

– Переросла, давно переросла, – отвечал папа. – А Лида у нас вовсе не растет, так и остается малышкой, маленькой обезьянкой.

Папа выдвинул Лиду вперед и поставил посередине комнаты, как раз напротив тети.

Лиде вдруг сделалось ужасно неловко. Она вспомнила свой разговор с мамой и покраснела до ушей. Тетя так пристально смотрела на нее серьезными темными глазами, точно хотела по лицу отгадать, о чем она думала. Лиде захотелось убежать куда-нибудь, спрятаться, а папа как раз взял ее за руку и притянул еще ближе.

– Как вы находите, на кого она похожа? – спросил он тетю.

– Не знаю, право, – отвечала тетя, еще пристальнее поглядев на девочку. – На мать не похожа, на вас тоже нет.

– На вас, на тетю похожа. Вы вглядитесь только – портрет.

Катерина Петровна смерила глазами маленькую худенькую фигурку, стоявшую перед ней, покачала головой и ничего не ответила, но Лида вспыхнула пуще прежнего. Ей показалось, что тетя недовольна таким сравнением. Она взглянула на свое замазанное, измятое платье, на свои красные, немытые руки и на тетин длинный шлейф и ее отличные перчатки, и ей стало досадно, зачем она не принарядилась, как приказывала Матрена. Она уже забыла о своей похвальной правдивости и думала только, что, будь она понаряднее, тетя, может быть, и не смерила бы ее таким недовольным взглядом.

Лида вырвала свою руку из папиной и убежала в угол, к окну.

Тетя недолго просидела на этот раз в детской, к удовольствию Матрены и Лиды. Она скоро поднялась со своего кресла, обошла комнату, беглым взглядом окинула в ней все предметы, мимоходом провела пальцем по пыльному зеркалу, потрепала по щечке Жени и вышла.

Долго в этот вечер не могла Матрена угомонить своих питомцев. Все ее возгласы: «Тише, дети! Да замолчите ли вы? Спать пора!» – не привели ни к чему. Разговорам не было конца. Едва лишь утомленная приказаниями и упрашиваниями опускала она на подушку голову, как с трех подушек в трех кроватках подымались три головы и начинались новые споры и беседы.

– И ты можешь говорить, что она тебе нравится! – говорила Лида, сдерживая по возможности голос и с гримасой боли прижимая левой рукой правую, которую только что ушибла о железную спинку кровати, размахивая руками во время разговора.

– Да чем же она дурна? – старательным шепотом спрашивала Любочка, с любопытством подняв голову над подушкой. – У нее какое платье отличное!

– Так разве я тебе про платье говорю? Ты послушай только, какой у нее голос.

– Ну какой?

– Такой ровный-ровный, ужасно гадкий! А еще, мне кажется, она злая.

– Почему?

– Так. Она никогда не смеется, не улыбнется даже. Заметила ты, Люба?

– Да, это правда. Только, ты помнишь, мама нам говорила, что она была больна очень. Может быть, у нее и теперь что-нибудь болит, оттого она и не смеется.