Кэтрин Вудфайн - Тайна Лунного мотылька

В отличие от папы и дяди, которые стригли волосы и ходили в английских костюмах, дедушка соблюдал китайские традиции, и косичка у него была не короче, чем у неё самой. Всех своих внуков он старательно обучал мандаринскому наречию [6] Мандаринское наречие – диалект китайского языка. и очень этим гордился. Мэй любила интересные истории, и он часто рассказывал старые легенды и народные сказки, которые в свою очередь слышал от своего дедушки. Мэй обожала их все, даже те, что Сун считал нелепой чепухой, хоть и стеснялся сказать об этом вслух.

Ничуть не меньше сказок Мэй любила дедушкины рассказы о его детстве и юности, о далёкой провинции Хэнань в Китае, где он вырос, где родились папа и его братья, где жили многие поколения семьи Лим. Мирная деревушка, соседствующая с древним храмом, казалась сказочным местом, совершенно не похожим на пыльные, шумные улочки Лаймхауса.

Но больше всего Мэй увлекала самая печальная история о том, как и почему они уехали из Китая в Лондон. Она практически выучила её наизусть и сейчас повторяла про себя, представляя, будто дедушка говорит с ней тихим голосом.

«Величайшим сокровищем нашего храма был Лунный бриллиант, – так он обычно начинал. – Овальный камешек, серебряный, как лунный свет – потому его так и прозвали. Скрывались в нём силы небесные, и приносил он нашей деревне счастье и благополучие. На сто миль вокруг все о нём знали. На бриллиант приходили смотреть паломники, о нём рассказывали сказки. Говорили даже, что спрятан внутри него настоящий лунный луч, вот он и блестит.

Семья Лим веками хранила бриллиант. До меня его защищали отец и дед. Легенда гласила, что сама Лунная девушка даровала этот камень одному из наших предков. То был благородный воин, и сражался он за справедливость, а в награду получил сверкающий бриллиант – защитный талисман для него самого и его потомков. Человек мудрый и добрый, он не стал присваивать камень, а передал его монахам, чтобы поделиться скрытой в нём удачей. И сам остался в храме, чтобы оберегать Лунный бриллиант, и благополучным был весь его род.

Поговаривали, однако, будто на камне лежит древнее проклятье. Если бриллиант украдут, ждёт похитителя тяжёлая судьба. Завянут посевы, заболеют родные, и все неудачи мира свалятся на его голову, и не спастись ему, пока не вернёт он сокровище. Ходили слухи о глупцах, которые забирали бриллиант и умирали страшной смертью…»

– Мэй! Ты что, всё никак не проснёшься? Беги скорее и не забудь забрать у сапожника ботинки брата!

Мэй нехотя взяла корзинку, всё ещё прокручивая в голове дедушкину историю. Ей не нравилось ходить к сапожнику, потому что он жил у реки возле порта, за пределами родных улиц Чайна-тауна. Мэй была застенчивой девочкой и побаивалась людных мест. В детстве Сун всегда обзывал её трусихой. Но сейчас мама выжидающе смотрела на Мэй, сложив руки на груди. Какой бы весёлой она ни была, лучше с ней не шутить.

Снаружи кипела жизнь. В закусочную тянулся поток посетителей, телеги и велосипеды катились по дороге, в пыльных окнах парусного мастера и колёсника мелькали тени и шуршали голоса.

Первым делом Мэй заглянула к пекарю. Кого там только не было: старушки с корзинками, дамы, коротавшие в очереди время за сплетнями, сосредоточенные девочки, бегающие по поручениям, и две маленькие чумазые оборванки, которые прижимали носы к прилавку и смотрели голодными глазами на горячие, только что испечённые булочки со смородиной.

Когда Мэй вошла, одна из сплетниц обернулась, толкнула локтем свою подругу и что-то ей прошептала. Их обслужили, и они вышли из лавки, не переставая коситься на Мэй, которая растерянно проводила их взглядом. На неё и раньше косились, показывали пальцем, иногда даже грубили, но не здесь, не в Чайна-тауне, где она ничем не выделялась.

Жена пекаря, миссис О'Лири, любезно поздоровалась с Мэй, когда подошла её очередь. Она всегда ласково обращалась и с ней, и с её младшими братьями, а сегодня была особенно мила: положила в бумажный пакет не только две буханки хлеба, за которые Мэй заплатила, но и немножко поломанного печенья. Девочка хотела отказаться, но миссис О'Лири произнесла: «Нет-нет, милая, держи». Её голос звучал душевнее обычного. Кроме того, она пожелала хорошего дня и попросила Мэй не вешать нос. Наверное, услышала, о чём шептались женщины в очереди, и пожалела её. Чувствуя себя неловко, Мэй вышла на улицу и снова сосредоточилась на дедушкиной истории.

«Когда твоему папе было столько же лет, сколько тебе, наша жизнь изменилась, – говорил он, и в его голосе появлялись грозные нотки. – К нам в деревню прибыли чужеземцы. Они сказали, что хотят больше узнать о наших землях и нанести их на карты.