Сергей Голицын - За березовыми книгами

— Где три слоя? Пустите меня вперед, — расталкивала всех вечно опаздывавшая Лариса Примерная. — Я прежде вас должна посмотреть.

Ее остро отточенный карандаш быстро-быстро забегал по блокноту.

— А можно нам… для нашего школьного музея? — спросил с дрожью в голосе Миша. Его круглые черные глаза выразительно взглянули на Аркадия Даниловича.

— Ну конечно, только вам. Все, что найдете, — только для вашего собрания древностей. Если попадется что-нибудь уж очень выдающееся, ну, тогда я попрошу для нашего Суздальского, — ласково улыбнулся сквозь очки Аркадий Данилович.

То один, то другой подносили новые найденные черепки.

Аркадий Данилович их тут же определял: двенадцатый век, а этот — шестнадцатый, видите — однослойный, обожженный равномерно в большой печи.

— Посмотрите мой! Мой самый красивый! — подошла, ликуя, Лариса Примерная.

— Да, с глазурью, обливной. — Хитринки загорелись в глазах Аркадия Даниловича, и вдруг он размахнулся и швырнул черепок в самый бурьян.

— Надо же! — обиженно дернула плечами Лариса.

— Бабушка вчера горшок разбила, — равнодушно бросил Аркадий Данилович и нагнулся над свежей ямой. — Довольно копать глубже, смотрите — культурный слой прошли, показался песок. Копайте в стороны.

Перебирая руками выброшенную землю, мы нашли еще несколько черепков и двенадцатого, и шестнадцатого веков, и тех, что «бабушка вчера разбила», нашли два заржавленных старинных гвоздя, кованных от руки в кузницах. Миша успел набрать для школьного музея целый мешочек находок.

— А вы знаете, ребята, где копали? В монастырской помойке. Семьсот лет подряд сюда монашки мусор таскали да ушаты выливали. Но, увы! Монашкам грамота не больно требовалась. Ни одного берестяного листочка вы не нашли, а жаль. Я давненько эту помойку высматривал, все искал случая покопать. Ну, товарищи, извините, мне надо еще проверить, как мои каменщики в городе работают. А сейчас вы идите в наш музей.

— Большое вам спасибо! Спасибо вам! Спа-си-бо!

В музее мы узнали, что древний Суздаль был известен не только своей славной историей и луковицами церквей, но и великолепным, самым лучшим в мире огородным луком. Нам показали золотые, как маковки церквей, луковицы величиною с кулак.

После музея и обеда мы пошли просто погулять по улицам.

Суздаль жил такой же рабочей, деловой жизнью, как все небольшие советские города. И вывески на домах были самые обычные: «Раймаг» и «Сберкасса», «Чайная» и «Школа», «Райисполком» и «Почта». Мимо нас проехали три машины с лесом, колхозные девушки сидели в кузове на бревнах и пели песенки. За углом юноши в запачканных спецовках красили здание школы золотой, как луковицы, краской и о чем-то смеялись. В магазины входили и выходили покупатели; позванивая, проносились велосипедисты; мальчишки, оживленно переговариваясь, бежали с удочками на рыбную ловлю; гуси чванливо вышагивали наперерез затормозившему автобусу.

В интернате хозяйка нам сказала, что заходил Аркадий Данилович и, не застав нас дома, попросил срочно прийти к нему на квартиру по важному делу.

Приход такого занятого человека всех нас очень удивил. Забыв об усталости, мы сейчас же отправились его искать.

К шатровой кремлевской колокольне прилепился старинный, розовый, с выпуклыми наличниками, небольшой каменный двухэтажный домик, где жил археолог. Мы расположились в тени деревьев на травке. Наш посол, Миша, один поднялся по наружной лестнице прямо на второй этаж и осторожно постучал в дверку.

Аркадий Данилович быстро спустился к нам, лицо его заметно потускнело и потемнело. Да, за свой насыщенный рабочий день он, конечно, сильно утомился; сейчас посидеть бы ему в кресле, почитать бы книгу или газету, а не с изыскателями беседовать.

— Вот что, дорогие товарищи, — начал он. — Я вспомнил, что видел еще до войны в Ростовском музее написанные от руки сочинения некоего крестьянина Артынова, жившего в прошлом столетии. Тридцать толстенных томов не поленился исписать этот любопытнейший самоучка; так вот, в одном из томов, помнится мне, есть упоминание о книгах на бересте. То ли сам Артынов те книги видел, то ли говорил ему о них известный собиратель книг и древних рукописей ростовский купец Хлебников? Простите, пожалуйста, позабыл.

— Позвольте! — воскликнул Николай Викторович. — Вы сейчас упомянули о собрании книг ростовского купца Хлебникова.

— Хлебниковская библиотека сгорела задолго до революции, — сказал Аркадий Данилович.