Петр Казаков - Тропой легенды

Когда об этом на следующий день узнала Анна Петровна, она только руками всплеснула. Уже второй раз в ее долгой жизни случалось одно и то же. Когда Роману, отцу Феди, было что-то около тринадцати, он сбежал из пионерского лагеря со своим закадычным дружком Колькой Сергеевым, теперь Николаем Николаевичем, и доехал почти до границы. Обратно привез их тогда молодой пограничник… Он проявил удивительный педагогический такт, сказав Анне Петровне, что ребята решили помочь пограничникам ловить диверсантов, которых на границе хоть пруд пруди. Об этом же он рассказал во дворе всем любопытным. Ни одной насмешки от соседей не услыхали тогда Роман и его приятель.

А тут какие-то анонимки!

Девочка сидела в кресле, поджав ноги, и смотрела на полки с экспонатами, которых в кабинете профессора Шапиро было множество.

— Папа, скажи, пожалуйста, кто такой Васютин?

Илья Львович прошелся по кабинету, на минутку остановился у одной из полок и затем перед дочерью положил на стол тоненькую книжечку. На пожелтевшей от времени обложке блеснула тусклая фольга: «И. Васютин. Комментарии к Збручскому камню».

— Может быть, не он? — усомнилась Ина. — Я спрашиваю про партизанского разведчика?

— Он самый, — глухо отозвался профессор. — Иван Григорьевич Васютин. Такой непутевый был у меня аспирант…

— А что такое Збручский камень?

— Интересное доказательство высокой культуры славянских народов… А найдено было лет сто тому назад на реке Збруче, пограничной в то время реке между Российской и Австро-Венгерской монархиями. О камне написано много работ, в частности есть и моя, но самая ценная — вот эта маленькая книжечка. Все у тебя?

Он сел за стол, придвинул стопку книг и лист чистой бумаги.

— Да, — вспомнил профессор, — откуда ты знаешь о Васютине?

— Папа, я дала клятву не разглашать… Скажи, известно ли тебе что-нибудь о кладе, которым очень интересовался Васютин?

— А, теперь все понятно, — рассмеялся Илья Львович. — Письма Романа Прибыткова я тоже читал.

— Как? — ужаснулась Ина. — Я их спрятала.

— Не волнуйся. Я читал письма эти лет двенадцать назад; их мне показывала еще мать Феди, Елена Ивановна. Только вот что: клад, который вас с Федей так интересует, — дело пропащее…

В кабинет вошли Виктор и Серафима Марковна. На парне было модное весеннее пальто. Через грудь на тонком ремешке повешен фотоаппарат.

— Отец, я обещаю маман вернуться к двенадцати, если, разумеется, не задержусь, — сообщил Виктор, смахивая с рукава пальто воображаемые пылинки.

Ина не спускала глаз с футляра, на котором были выцарапаны инициалы «ФП». Так вот где Федя взял денег на дорогу! Изловчившись, девочка кошкой налетела на удивленного брата.

— Что ты делаешь? — испугался он.

— Где взял? — закричала Ина. — У Федюка купил, да?

— Разве можно молодому человеку без этой штуки? — проговорила Серафима Марковна.

Профессор привстал, гневно сдвинул седые брови и в упор посмотрел на сына:

— Дай сюда чужую вещь! И сейчас же разденься. Никуда из дому! Завтра обязательно зайду к Ивану Петровичу, договорюсь о твоей работе на заводе. Там за тебя возьмутся, дармоед ты этакий!

Виктор расстегнул пальто, опустился на каменную бабу, привезенную отцом из Хорезма, и плаксивым голосом стал оправдываться.

Девочка наблюдала за происходящим, проклиная себя. В который уж раз она явилась виновницей разразившегося семейного скандала.

Остаток дня Ина никак не могла успокоиться. Обдумав все, что рассказал отец о партизане Васютине, она окончательно поняла, какую ошибку сделал Федя. Не посоветовавшись ни с кем, ничего не узнав о кладе по-настоящему, на собственный страх и риск помчался в далекий край. Может, он и добудет что-нибудь интересное, новое, но это, девочка была убеждена, не разрешит главного.

С чего же начать?

И Ина побежала к Коле Сергееву — председателю совета отряда. Хотя в последнее время Федя и с ним поссорился, но все знают, что Коля самый рассудительный из всех друзей.

За окном мелькало редколесье, плешины оттаявших пашен, а на вздутых реках — шуршащие ледяные глыбы. Бесконечной нитью разматывалась телеграфная проволока. Пейзажи менялись, а настроение Феди Прибыткова было одним и тем же — что-то щемило в груди. И чем дальше он удалялся от Москвы, тем отчетливее сознавал, что едет напрасно. И снег этот, слякоть, грязь на полях… Весна — никак не подходящее время для поисков клада.