Герман Коробейников - Пещера Рыжего монаха

Федя уже начал привыкать к остроте кавказской кухни и теперь отдал должное фасоли, перетертой с грецкими орехами и красным перцем, свежему сыру, огородным травам и кореньям.

Когда с едой было покончено, Аджин предложил перейти к другому столу, чтобы поужинать. Федя был немало удивлен, полагая, что ужин уже позади. Ничуть не бывало: в глубине двора возле очага, под открытым небом, стоял другой стол, где их ждала горячая мамалыга. Старый Алхас с помощью Аджина поднялся и, опираясь на посох, тоже перебрался к очагу. Здесь все сели по-европейски — на низкие самодельные табуретки.

Мамалыга была приготовлена с молодым сыром. Федя не заставил себя упрашивать и наелся изрядно. Но едва он отодвинул пустую тарелку, как на столе появилось блюдо с кусками зажаренной курицы. Хотя обилие кушаний никак не вязалось с бедностью жилища, Федя сделал вывод, что горцы живут не так уж плохо. И несмотря на сытость, он отдал должное и этому блюду, макая мясо в фруктовую подливку.

— А почему они не едят с нами? — спросил он Аджина, показав глазами на мать с дочерью, хлопотавших возле кухни.

— Разве им место здесь?.. Застолье — дело мужское.

— Вот уж не ожидал от тебя такого! — шепотом возмутился Федя. — И это после того, как у нас произошла революция…

— Э-э, дорогой, при чем здесь революция? Они и так много распоряжаться стали.

В присутствии Алхаса Федя не стал продолжать разговор, но твердо решил провести с Аджином разъяснительную беседу, как только представится случай.

У матери Аджина — Харихан было озабоченное, усталое лицо; улыбка проступала на нем лишь в тех случаях, когда она обращалась к гостю. Возможно, раньше она была привлекательной, карие глаза были по-прежнему красивы, но лицо исхудало и покрылось ранними морщинками. Жилистые, покрытые мозолями и шрамами руки красноречиво говорили о годах непосильной работы. Но перед юностью дочери жизненные невзгоды пока были бессильны. Асида прислуживала мужчинам с бессознательной грацией. Иногда Федя перехватывал ее взгляд, исполненный веселого любопытства, и мальчику приходилось употреблять немало усилий, чтобы не засматриваться на Асиду.

Между тем пир еще не кончился: девочка унесла остатки курицы и поставила на стол чашку с пирожками. Это было уже слишком! Но как ни отговаривался Федя, хозяева заставили съесть хоть один пирожок.

— Кушай еще, дорогой, — настаивал Аджин. — Кто тебя уважает, тот и живот твой уважает.

— Ну, уж нет, хватит! — решительно возразил Федя и для убедительности похлопал себя по животу — он и впрямь был как барабан.

Асида унесла столик, мужчины остались сидеть возле очага. Темнота уже опустилась на землю; пламя вспыхивало и опадало, то урывая у ночи широкий круг света, то снова сужая его. Мать с дочерью устроились с вязаньем поодаль, оттуда доносилось их шушуканье. Старый Алхас закурил трубку и окружил себя облаком дыма.

Федя блаженно вздохнул. На душе у него после обильного угощения было очень хорошо. К тому же: было так или ему только казалось, что девочка лукаво поглядывает на него из полумрака и в улыбке посверкивают ее ровные зубки? И вообще, было ли реальностью все вокруг? Над головой его простиралось темно-лазоревое небо с непривычным расположением звезд; из темноты вздыхало море, погружаясь в сон; слева, заслоняя звезды, высилась гора с венчающим ее силуэтом крепости. А рядом, покуривая трубочку, сидел старец, которому перевалило за сто. Шутка ли — такой возраст! Вот уж, наверное, повидал на своем веку!

— Дедушка, что это за крепость на вершине горы, кто ее строил? — спросил Федя.

Алхас не спешил с ответом, он глубоко затянулся дымом из трубки, помешал палкой угли в очаге, помолчал.

— Против кого и когда строилась, не скажу, про то у ученых людей спроси, — сказал он наконец. — Но стояла она и при наших дедах. Одну историю помню, ее мой отец рассказывал.

Долгое время эта крепость пустовала, как вдруг объявился в наших краях какой-то человек. Был ли он князем или сам себя князем нарек, аллах его ведает — никто в его родословной не копался. Только в недобрый час появился он на нашей земле. Поселился в крепости, собрал вокруг себя людишек, изгнанных отовсюду за разные преступления или сбежавших от наказания. Словно чуя добычу, слетелись они, как воронье на утес. Угощал их князь вином пополам с гашишем [26] Гашиш — наркотик. и внушал: служите мне верно — живыми в рай попадете.

До его появления жили крестьяне, как все: трудились на своих полях, пасли скот, железо ковали, охотились на зверя, скрашивали песней и пляской свою нелегкую жизнь. Но вот объявил себя князь правителем этих мест, и жизнь крестьян стала сплошным проклятием. Потерявшие страх головорезы князя грабили всех и каждого. Сам князь кормился мозгом отборной дичи, проводил время в разгуле и безделье. Прятались все по домам, когда, случалось, проезжал он по селению.