Юз Алешковский - Кыш и я в Крыму

— Странные дела, — сказал Федя и, вздрогнув, схватил меня за руку.

В калитке показался запыхавшийся Корней Викентич в своей белой шапочке Айболита, а за ним мой папа со свёртком в руках. Корней Викентич подбежал к Феде и сказал:

— Дорогой мой!.. Мы повздорили. Это естественно… Ведь я прав, но мы, извините, не гимназистки — разлучаться навек из-за пустяков. Согласитесь, что за всё вытворенное вами я не мог погладить вас по голове.

— Дело не в этом, — сказал Федя.

— Так вот, знаете, почему я не говорю вам: скатертью дорожка?.. Вы мне нравитесь. Да-с! Я уважаю вас. И верю, что с завтрашнего дня начнёте новую жизнь в «Кипарисе».

— В общем, вы правы! — сказал Федя.

— Ну вот и хорошо, — обрадовался Корней Викентич. — Вы думаете, я не понял мотивов собаки, когда она стянула уточку? Понял! И зря вы кипятитесь!

— Корней Викентич, — сказала, подойдя к нему, наша хозяйка, — о вашем тиранстве отдыхающие уже сложили легенды!

— И правильно. Они приехали сюда восстанавливать здоровье, а не развлекаться! Вот возьмите Сероглазова! На правильном пути человек! И вдохновенно бежит по нему! Скоро на него будет приятно смотреть!

Папа в этот момент развернул свёрток, достал из него свой пропавший с верёвки свитер и строго, как на допросе, спросил у меня и мамы:

— Каким образом этот свитер оказался у меня под подушкой?

Мы с мамой только переглянулись и ничего не могли ответить.

— Сейчас вы всё узнаете! — сказала Анфиса Николаевна. — Стойте здесь. Близко ко мне не подходите! Он в сарае! — Она на цыпочках подошла к двери сарая.

С этой минуты всё стало происходить, как в кино.

Анфиса Николаевна, негромко постучав в дверь и отодвинув засов, сказала:

— Выходи… Не прячься… Я же знаю, что ты здесь… Не бойся… Тут никого нет… Фашисты далеко… Патруль только что проехал… Выходи. Я помогу тебе…

Она отступила шага на два от двери. В сарае кто-то зашевелился, скрипнули доски, и громыхнуло ведро. Мама прижала меня к себе… И вот наконец старая дверь тихонько отворилась, и в ней показался… Василий Васильевич!! Он, не глядя на нас, сказал Анфисе Николаевне, совсем как мальчишка:

— Тётенька… вы меня не ругайте… вы меня простите… Я же не воришка… Я очень есть хотел…

Анфиса Николаевна подошла и, никого не стесняясь, заплакала. А Василий Васильевич обнял её одной рукой, а другой смахивал с глаз слёзы. Он всё время кусал губы, наверно, чтобы не разреветься, и говорил:

— Сестрёнка… милая ты моя… сестрёнка… родная…

А Анфиса Николаевна счастливым голосом повторяла:

— Васька… братишка… Слава тебе господи… Счастье-то какое… Васька… разбойник ты всё-таки…

Потом она взяла Василия Васильевича за руку и увела в дальний конец сада к огуречным грядкам. Там они что-то говорили, перебивая друг друга, и Анфиса Николаевна то смеялась, то вытирала слёзы, а мы все в сторонке огорошенно смотрели на них.

Потом Анфиса Николаевна поставила тарелки и рюмки для мужчин и пригласила всех обедать и выпить за самую счастливую в её жизни встречу.

За столом я забыл про еду и старался не пропустить ни одного слова из рассказа Василия Васильевича.

Мама умерла, когда ему было три года. Они с отцом жили в Таджикистане, в горах, на пограничной заставе. Отец был её начальником. На границе тогда было жаркое время, и Ваську забрала к себе в Симферополь тётка. Васька всё время мечтал поскорей вырасти и убежать к отцу на эаставу. Но ему не сказали, что отца убили в бою с последней бандой басмачей, и, когда поймали в Москве после второго побега от тётки, поместили в детдом.

Из детдома он тоже убежал в день, вернее, в ночь начала войны… Это было под Киевом. Он слышал гул самолётов в небе и разрывы бомб и видел зарево огня, но думал, что идут очередные военные манёвры, и решил поближе на них посмотреть.

На шоссейном перекрёстке Васька забрался в кузов грузовика и на остановке из разговоров шофёров узнал, что началась война. Он только боялся, как бы она не кончилась до его прибытия на фронт… Грузовик шёл из Киева в Севастополь… Так Васька оказался в Крыму… В то тревожное время милиционерам было не до беспризорных мальчишек. Он слонялся по Ялте, воровал на базарах лепёшки, ночевал где попало и, когда понял, что война с фашистами будет кровавой и долгой, начал готовиться к партизанским сражениям. Он хотел воевать с врагами в одиночку…