Всеволод Нестайко - Незнакомец из тринадцатой квартиры…

— Теперь понятно, — сказала женщина. — Только нет у нас такого, который бы царя играл. Ведь в нашем репертуаре про царей сейчас ни одного спектакля нет. А почему вы именно у нас ищете этого артиста? Он сказал вам, что в нашем театре работает? Как его фамилия? Мы с Явой переглянулись.

— Фамилию мы не знаем, — сказал я, — но знаем, что он играет царя.

— А где ж он этого царя играет? В каком театре?

— Не знаем…

— Вот тебе и раз! Приснился вам, что ли, этот артист? А откуда вы узнали, что он царя играет?

— Он сам сказал.

— Так вы с ним знакомы?

— Да немного… — неуверенно сказал я и взглянул на Яву: что ж это он молчит? То во всех разговорах всегда впереди, а тут замолк, как в рот воды набрал.

— Да как же это вы знакомы, что ни фамилии не знаете, ни в каком театре работает, — допытывалась женщина.

— Да вот так… не успели расспросить.

— А зачем вы его теперь ищете?

— Да нужно… Об одном деле поговорить…

— О творческом? — усмехнулась женщина.

— Угу…

И только я успел это сказать, как вдруг — бац! бац!.. Из глаз моих аж искры посыпались. Даже в затылке защемило. И будто не по голове, а по кавуну — такой звук гулкий.

Женщина от неожиданности так руками и всплеснула:

— Ты что его бьёшь?! Это что за хулиганство! Ни с того ни с сего…

Что она ещё там выкрикивала, я не слышал — мы были уже на улице. Голова моя гудела, на глазах закипали слёзы.

Так вот почему Ява молчал — боялся соврать сам и ждал, пока я не совру. Но разве я всерьёз врал? Я ведь только сказал «угу» на её шутливый вопрос. Это можно было понять тоже как шутку. Уж и пошутить нельзя! Если так придираться, то до самой старости шишки на лбу носить будешь.

— Ты что, обиделся? — услышал я за собой голос Явы. — Ведь мы же договорились, — продолжал он невинным тоном. — Никто не виноват…

Я молчал.

— Ты не имеешь права обижаться. Это не честно. Зачем тогда было договариваться?

Он ещё мне и выговаривал! Конечно, обижаться глупо, раз договорились, но когда вас при всём честном народе бьют по лбу, а вы не имеете права даже сдачи дать, то вряд ли вы будете хохотать после этого. Вряд ли запоёте от удовольствия.

— Ну что ты… — не унимался Ява. — А если я совру, ты дашь мне в лоб, я и глазом не сморгну, вот увидишь.

Всё это было так, но до самого Оперного театра я молчал. И только на площади у театра, потирая лоб, сказал:

— Нужно как-то иначе узнавать. Похитрее. Сперва этот самый… репертуар смотреть. А то сразу — ляп! — дайте нам царя. А люди ничего такого не ставят.

— Конечно, конечно, — охотно согласился Ява, обрадованный, что я нарушил молчание. Договорились рассказывать всё, как есть: что нам нужно возвратить артисту одну вещь, которую он случайно, когда купался на Днепре, оставил нам (а какую, можно не говорить: мол, секрет; ведь про часы говорить страшно).

В опере с царями было намного лучше, чем в Музкомедии. И в «Борисе Годунове» царь, и в «Сказке о царе Салтане», и в «Декабристах», и в «Снегурочке». Я очень обрадовался, когда узнал об этом, и уж был уверен, что среди этих-то царей мы обязательно найдём своего круглолицего, с лысиной. Но как дошло до дела, то все цари оказались неподходящими. Не те цари! Ни одного с лысиной… Все с волосами и даже с кудрями. Все высокие, рослые. Это нам билетёрша сказала. И даже показала их всех. Там в фойе висят их портреты. «Нашего» среди них не оказалось. Невесёлыми вышли мы из Оперного.

— Ничего, — с напускной бодростью сказал Ява. — Я был уверен, что в Опере нет. Оперные артисты голос берегут, боятся застудить. Ни один певец не станет тебе купаться в реке. Купаются только драматические артисты.

Мы спустились по улице Ленина к Театру русской драмы имени Леси Украинки. Но и там (а после этого и в Театре имени Франко) нас ожидало полное разочарование — ни одного спектакля про царя.

Оставался последний киевский театр, Театр юного зрителя.

Мы поднимались от Театра имени Франко по лестнице мимо необычного дома на улице Орджоникидзе. Он сплошь облеплен странными фигурами: тут и слоны, и змеи, и диковинные птицы, и какие-то совсем непонятные твари и чудища… В другой раз я бы разиня рот глазел на этот дом, ведь другого такого нет нигде в мире. А теперь я равнодушно проходил мимо и даже не смотрел!

Ничего меня не радовало. И в душе моей было так мрачно и мерзко, что все эти страшилища, если бы вдруг ожили и заглянули туда, сами бы перепугались.

— Не горюй, — утешал меня Ява. — Ну конечно же, он из Юного зрителя. Вот увидишь! Играет царя в какой-нибудь сказке для малышей. Он, наверно, комик. По-моему, мы его даже видели как-то по телевизору. Тот самый, помнишь, который споткнулся на пороге и — бряк! Гы-гы-ы…