Юз Алешковский - Кыш и Двапортфеля [сборник]

– О чём задумались, Сулейманыч? – спросил я, подойдя к нему.

– Пятьдесят лет прошло… – сказал мне дворник.

– Со дня чего?

– Первый раз тогда метлу в руки взял. Такой же, как ты, был. Мету, а ребятишки в гимназию идут, дразнят.

– Надо было после революции учиться, – заметил я.

– Дурак был, – вздохнул Хабибулин.

– Я тоже, – успокоил я его, но тут же сказал: – Вообще-то, почему мы дураки? Наоборот, всё время на свежем воздухе. Мети себе и мети или сгребай снежок!

– Это да… Наша работа всем нужна. Только тебе неинтересно.

– Это да… – согласился я. – Радиотехника интересней!

Когда я полил почти весь двор, из подъезда вышел отец. Я улыбнулся, но он только взглянул на меня, прищурив глаза, и разговаривать, как я понял, не собирался. Всё же я сказал:

– Знаешь, как здорово в шалаше!

Отец молчал, и я уж хотел подойти к нему и выложить всё начистоту, но из-за угла показался Пашка. Он подбежал к моему отцу и что-то сообщил ему. Я похолодел: про чернобурку!

Положение у меня было безвыходным. Если бы я сейчас отказался от лисы, Пашка обязательно сбежал бы из дому в конюхи.

«Ничего, ничего, – подумал я. – Ведь на самом-то деле я ни при чём… Неужели отец не поймёт? Он же умный…»

В этот момент из подъезда вышла мама и сразу набросилась на меня:

– Ты всерьёз решил стать дворником, вместо того чтобы с утра взяться за русский?

– Да! – сказал я упрямо.

Мама с ненавистью посмотрела на Пашку. Отец похлопал его по плечу, и Пашка, даже не позавтракав, пошёл на завод.

– Лида! Я жду! – позвал маму отец.

– Брось шланг! Марш домой! Вечером запру всю одежду! – наспех выругала меня мама и побежала за отцом.

Каблучки её зло застучали по асфальту.

– Серёжа, очень тебя прошу не забывать про уроки, – сказала она, обернувшись.

Отец взял её под руку, а у меня пропало настроение поливать двор. Я вернул шланг Хабибулину и подошёл к «Победе». Её владелец накачивал шину, то и дело хватаясь за сердце. Я предложил, чтобы отвлечься от всяких неприятных мыслей:

– Давайте покачаю.

Владелец выпрямился и отёр пот со лба. Я стал накачивать спущенную Витькой шину Владелец отдышался и спросил:

– Кто её всё-таки спустил? Ведь вы видели.

– Ха! – сказал я. – А если бы вы видели? Выдали бы товарища, как предатель?

Владелец призадумался.

– Прекрасно, конечно, что вы не выдаёте товарищей, но как бы вам объяснить…

– То-то и оно-то! – сказал я. – Даже вы, взрослые, не знаете, когда можно выдавать, а когда нельзя.

– Почему вы говорите: «Выдавать… не выдавать»? Значит, нужно покрывать зло, которое один человек делает другим людям? Мне всю жизнь это было непонятно.

– А вы были в детстве ябедой?

– Никогда! – заверил меня, не задумываясь, владелец «Победы». – Но и равнодушным товарищем я не был.

– Ну и я не буду, – сказал я.

– Повторяю: это прекрасно – не быть ябедой, но… как бы вам всё же объяснить… Существует так называемое мнимое благородство. И, с точки зрения высшей нравственности, нужно отдать себе отчёт…

Я хотел сказать, что сам начинаю кое в чём разбираться, но увидел Витьку, спустившего вчера шину.

В руках у Витьки был мяч, надутый чужим воздухом.

– Ну-ка, иди сюда! – позвал я. Он подошёл как ни в чём не бывало. – Держи насос и качай! – сказал я зло и тихо. – И попробуй спусти ещё раз! Я из тебя самого весь воздух выпущу! Понял?

Витька испуганно кивнул и взялся за насос. Потом он глупо попробовал перепустить воздух из мяча обратно в шину. У него, конечно, ничего не вышло.

«Сделанного не воротишь…» – подумал я мрачно.

Дома я поставил стакан чая, сковородку с картошкой на край своего столика, положил перед собой тетрадь для диктантов, включил приёмник и стал ловить приятный голос вчерашнего диктора. Я сразу поймал его и обрадовался, забыв всё на свете.

Сначала диктор читал про положение на Кипре, потом про европейский общий рынок и про новый спутник.

Я одной рукой быстро писал, а другой ел картошку. Потом диктор передал сообщение про остров, на котором находятся богатые плантации гвоздики, и сказал, что колонизаторы больше не воруют у жителей гвоздику и она вся принадлежит народу.

Я нечаянно написал вместо «гвоздика» «клубника», расстроился и представил Гарика в нашем саду. На нём колонизаторский шлем, колонизаторские шорты, он топчет грядки и ест клубнику, а весь наш класс гнётся в три погибели и падает от жары и усталости…

Я выключил приёмник. Правильно однажды сказал отец: «От себя никуда не уйдёшь!»