Виктор Авдеев - Ленька Охнарь

На речке всегда проводил мертвый час и Охнарь. Он или сидел с удочкой где-нибудь на берегу под ветлой, или нырял у мельницы в бочаге, и все это до тех пор, пока звонок вновь не созывал ребят на вечернюю работу. И каково же было удивление воспитателя, когда однажды Ленька вдруг в столь неурочное время явился к нему на квартиру. Щека у огольца под старым синяком была расцарапана до крови и вспухла, на руках темнели ссадины.

— Слышь ты, — сказал Охнарь, угрюмо глядя на свои босые ноги. — Мне, конечно, все одно. Дело ваше. Но… совсем заклевали эти паразиты.

— Кого? — не понял Колодяжный. — Какие паразиты?

— Индюшки. Про кого ж я…

— Ах, ты все с индюками воюешь?

Охнарь замолчал и еще больше насупился.

Теперь он увидел, как воспитатель проводит свой отдых. Колодяжный работал на токарном станке. В тиски был зажат березовый чурбачок, в котором по очертаниям уже можно было признать шахматного ферзя: как раз эту фигуру потеряли ребята. Тарас Михайлович был в нижней сорочке, коричневые подтяжки спущены, в мускулистой и волосатой руке — стамеска. Охнарь мельком оглядел пол, усеянный мелкой стружкой, этажерку, заставленную книжками, два простых крашеных табурета. К беленой стене был прибит ремень, за него аккуратно засунуты столярные инструменты деревянными ручками кверху. Над железной кроватью — обыкновенной «дачкой», застеленной простым солдатским одеялом, — висел портрет молодого и совершенно лысого командира со смелым, прямым взглядом и широкой грудью, покрытой орденами.

— Объясни, Леонид, подробней, в чем дело?.

— Да ни в чем, — вызывающе ответил Охнарь. Он был зол на себя за то, что явился к воспитателю.

— Зачем же ты пришел?

— Могу и уйти. Что я, обязанный разной юрундой заниматься? Мне за это жалованье платят?

Тарас Михайлович снял ногу с педали, остановил станок и поглядел на огольца пристально и с любопытством.

— Ну давай выкладывай: на работе неполадка?

— «Неполадка»! Там самая заправская карусель! Сколько я на птичне околачиваюсь? А? Одну неделю? — Он выставил грязный палец. — И сколько за это время цыплят пропало? Целых четыре! — Охнарь к первому пальцу прибавил еще три. — Это законно? А всё эти паразитки индюшки. Клюют — и точка. Прямо в голову. И от корма отгоняют, и от воды. Цыплята только в бурьянах и спасаются, голодные, пищат. Хорошо? Потом еще лазь за ними, как борзой…

Он вопросительно и насмешливо уставился на воспитателя, давая ему возможность оценить положение.

— Ну я же и дал некоторой индюшке жизни! — Охнарь недобро улыбнулся, расправил плечи. — Чуток головенку не скрутил — подлец буду. Вырвалась. Только эти курицы — чистые дуры. За них ведь старался, верно? А они хай подняли, как на базаре: раскудахтались, залетали по всей птичне — ну, чистые еропланы. Пера, пуху пораспустили — на целую перину хватит.

Тарас Михайлович выслушал огольца с большим интересом.

— Это тебе под скулой индюшка расцарапала?

Охнарь взялся за вспухшую щеку и промолчал.

— Что же ты хочешь, Леонид?

— А ни-че-го не хочу! Плевать мне на это дело с пожарной каланчи. Вы хозяева, вам и карты в руки. Только что же, цыплята будут голодные ходить? Они у нас беспризорники, да?

Колодяжный выжидательно молчал.

— Я просто пришел сказать: если так и дальше будут цыплят кормить, они и совсем у нас все пропадут. С чего они и по бурьянам лазиют? Жратву ищут. Мы-то, конечно, сытые, нам не икается. А почему бы и цыплятам не устроить хорошую столовую? Было бы еще трудно сделать, а то там и работы с гулькин нос. Загородку поставить.

— Отчего же ты не обратился к Юле? Она ведь у вас заведующая птичней.

Охнарь презрительно хмыкнул.

— Стану я еще девке кланяться.

Носком сапога Тарас Михайлович задумчиво подгреб березовые стружки к токарному стайку. Засунул за ремень на стене стамеску рукояткой кверху, надел на сильные, чуть вислые плечи подтяжки.

— Во-первых, Юля не девка, а колонистка, — спокойно сказал он. — Твой товарищ. Во-вторых, ты должен привыкать к дисциплине. Вот когда подрастешь и станешь служить в армии, тогда узнаешь, что боец не имеет права обращаться к командиру роты через голову взводного, в-третьих, поскольку уж ты пришел, то подожди меня во дворе, я сейчас переоденусь.

Взявшись за скобу двери, Охнарь кивнул на портрет военного:

— Котовский?

— Слышал о нем?

— Отчаянный был. Котовского вся блатня уважает. Сколько я ни видал героев, у всех один орден, а у Котовского — целых три. Он и до революции панов трусил, подпускал «красного петуха», и в гражданскую щелкал. С налета вышиб из Одессы всех иностранных французов и подобных… Никого не боялся.