Клара Моисеева - В Помпеях был праздник

Из древних летописей я узнал, что в Египте тысячи лет назад город начинал строиться с храмов. Люди угождали богам, а потом уже воздвигали жилища…

Манилий Тегет весело рассмеялся, а Антоний, перебирая в руках свиток и перечитывая отдельные строки, размышлял над тем, что так его озадачило.

В сущности, Антоний вполне мог согласиться с отцом, потому что сказанное отцом было ближе его пониманию. Но загадочные строки ученого-порта манили его своей туманностью и непостижимостью. Ему очень хотелось представить себе жизнь на земле без богов, без храмов, без тех многочисленных ритуалов, с которыми он сталкивался каждый день и против которых так смело и решительно выступил его любимый поэт.

Антоний призадумался над рассуждениями Лукреция о сновидениях. Поэт говорил о том, что сновидения, по его мнению, как раз и сыграли самую большую роль в создании богов. Но Лукреций считал, что сон есть следствие такого состояния тела, изможденного физической усталостью, когда члены становятся дряблыми, опускаются веки, бессильно гнутся колени, чувства ослабляются. Он видит во всем этом потребность тела в отдыхе, но он не считает, что это есть состояние оцепенения или воздействие какой-либо высшей силы, воздействие бога. А тело, которое продолжает во сне переживать впечатления, полученные наяву, дает толчок сновидениям. Ведь душа спящего продолжает бодрствовать, и человек во сне нередко переживает все, что произошло с ним накануне.

— Мне это трудно понять, отец, — говорил Антоний, показывая на строки, толкующие о снах и сновидениях и отрицающие всякие суеверия. — Ведь в нашем доме многое делается по велению богов. Я как-то не могу совместить в своем разуме то, что знаю, то, к чему привык, и то, к чему призывает меня мой Лукреций.

— Ты еще молод, Антоний. Опыт твоей жизни еще так мал, что было бы удивительно, если бы ты постиг столь загадочные вещи. Однако я верю, что с годами ты многое начнешь понимать. Я рад, что у тебя возникают вопросы и что ты приходишь ко мне, чтобы воспользоваться опытом моей жизни. И впредь поступай так, сын. Наши предки создали не только божественную поэзию; ты знаешь, были среди них и великие мыслители. Я тебе говорил о поэте-философе Квинте Эннии. Он перевел на латинский язык греческих мыслителей Эпихарма и Евгемера Мессенского. Кстати, когда ты поймешь Лукреция, то переводы Энния тебя заинтересуют. Эти мыслители высмеивали прорицателей и суеверных жрецов, которые сулят сокровища тем, кто дает им за эти предсказания монетку. А сам Энний говорил: «Я всегда утверждал и снова утверждаю, что небесные боги действительно существуют; но я полагаю, что они вовсе не заботятся о том, что касается судеб человеческих: ведь если бы они об этом заботились, то добрым людям жилось бы хорошо, дурным — плохо, но на деле этого не видно».

— Эти слова я запишу себе на память. Очень они мне нравятся. Они хороши потому, что стоят между теми, кто верил в существование богов, и теми, кто согласен с Лукрецием.

— Постарайся понять и тех и других, — сказал отец. — Ученый должен многое знать. И сомневаться он должен. Иначе не быть ему ученым.

— Знаешь, отец, больше всего мне нравится та свобода, которую ты даешь мне в моих занятиях. Ты позволяешь мне бросаться в разные стороны. Каждый раз я пытаюсь поверить в учение, совершенно противоположное тому, что я знал вчера. Ты ни к чему меня не принуждаешь и этим больше всего привлекаешь меня к наукам.

Манилий Тегет рассмеялся. Он ласково погладил сына но плечу и сказал:

— На то я и философ, сын мой. Для того чтобы постичь неведомое, нужно возможно больше узнать. А если мы утвердимся на чем-то и не пожелаем вникнуть в рассуждения других ученых, подумай, как односторонне будет наше представление о жизни, о мироздании и обо всем том, что мы стараемся познать, вникая в великие тайны природы. Пока ты еще молод, я предоставляю тебе право изучать все, что тебе интересно, и менять свои представления. Я верю в то, что паши представления так же непостоянны, как и явления природы, которые непрестанно меняются. Ты согласен со мной, Антоний?.. Мы хорошо поговорили с тобой этим славным ясным утром. А теперь оставь меня. Займись своими делами и пожалуй ко мне через два дня. Мои ученики хотят со мной потолковать о нашем великом ораторе Марке Туллии Цицероне. Я много раз говорил тебе об этом талантливом ораторе. Люди, хоть раз услышавшие его блестящую речь, долго потом помнили о ней и рассказывали друг другу. А тебе это принесет пользу.