Виктор Сидоров: Тайна Белого камня (ранняя редакция)

— Зато интересная.

Дед Андрей улыбнулся. Улыбка у него была хорошей, доброй, глаза смотрели ласково.

— Тебе уж и известно, что интересная?

Тут и Миша, и Вася начали просить, и дедушка, наконец, согласился.

— Жили мы тогда с бабушкой на этом самом месте. Но только здесь не было ни дома, ни сарая, ни колодца. А стояли махонькая избушка и дырявый навес. Одно и было в ту пору хорошего — молодость наша и думка о счастливой жизни. А жизнь-то, ребятки, была у нас, ох, какая горькая! Хлеба и того досыта не ели.

Терпел, терпел народ, да и восстал. Против богатеев, значит. И загорелась огнем вся матушка Сибирь. У беляков винтовки, пушки да пулеметы, а у партизан берданки да пики. Вот и попробуй, повоюй! Но народ не сломишь. Одни воевали, другие помогали им кто чем мог: едой, лошадьми.

Доводилось и мне перевозить партизан на другой берег. Спишь, бывало, ночью и вдруг — бах, бах, та-ра-рах! Такая пальба в лесу или в селе откроется, что из избы выйти страшно.

И вот как-то после такой неспокойной ночи вышел я сюда, к бору, леснику срубить. Гляжу, человек лежит. Жутко стало. Подхожу к нему, а он, молодой, смотрит на меня и слезы в глазах. Шевелит губами, сказать, видно, хочет, а голоса нет. Присел к нему, ухо ко рту подставил. Он тихо так проговорил: «Фляжку…» А я слушаю, может, еще что скажет. Он громче и будто с досадой: «Фляжку, фляжку…» Два раза повторил и на реку показал.

Посмотрел я, а сбоку у него фляжка висит. Пить хочет, думаю. Взял ее, отвинтил пробку. Он жадно смотрит на мои руки, а сказать ничего не может, только пальцами шевелит.

Наклонил я фляжку, она пустая: давно, видно, воду выпил, бедняга. Бросил фляжку и бегу в избу за водой. Прибегаю обратно, поднимаю голову партизана, чтобы напоить. А он уже умер!..

Всю жизнь теперь виню себя, что не смог напоить человека перед смертью.

Дедушка умолк, посидел так с минуту, потом со вздохом произнес:

— Да… Погоревали мы с Дарьей Семеновной, с бабушкой, значит, поплакали. Но что делать? Ему уже не поможешь. Выкопали могилу у сосны и похоронили. А памятник я поставил, когда советская власть укрепилась.

— Так и не знаете, кто он, этот партизан? — спросил Лева.

— Нет, сынок, не знаю: ни бумаг, ни оружия при нем не было.

— Тогда откуда вы узнали, что он партизан? Может, он и не партизан?

— Ну, милый, мы таких людей с одного взгляда узнавали.

Дедушка встал, сунул трубку в карман и пошел в дом.

Лева сидел задумчивый, взволнованный.

— Ну, чем займемся? — обратился к нему Вася.

Лева взглянул на своего нового знакомого, грусть тотчас же слетела с его лица.

— Как чем займемся? А на рыбалку? Ведь ты сам говорил.

— Поздно. Клев сейчас самый никудышный. Если рыбачить, то уж на вечерней зорьке.

Лева почесал затылок.

— Что же придумать?

— Не сходить ли за грибами? Ты знаешь, сколько здесь грибов? Пропасть! Сами в корзинку лезут. Идем?

Лева снова загорелся.

— Скорей, скорей, — торопил он Васю, который отыскивал корзинки и наполнял водой старую невзрачную фляжку.

Неприметными тропками Вася вывел ребят на поляну. Здесь начиналась просека, уходившая далеко-далеко.

Вася остановился.

— Тут и будем собирать.

Грибов было много: подберезовики, плотные белые грибы, моховики.

И, конечно, все корзины быстро наполнились бы, ребята, довольные добычей, пошли бы по домам и, может быть, никогда не случилось этой истории, о которой написана книга, если бы Леве вдруг не захотелось пить.

Он взял фляжку, отвинтил пробку и хотел налить в нее воды, как в стаканчик. Из таких пробок-стаканчиков ему уже не раз приходилось пить. Но пробка от этой фляжки оказалась что-то уж очень мелкой. Ее стенки были сделаны из двойной толстой жести.

В это время луч света упал на дно крышки, и Лева увидел там четко обозначенный круг. Заинтересованный, он присел и стал ковырять внутри крышки перочинным ножом.

— Ребята, — вдруг закричал он, — она вывинчивается!

Миша удивленно поднял голову:

— Кто?

— Не кто, а пробка. Пробка из крышки вывинчивается… Да идите сюда скорее!

Действительно, Лева вывинтил из крышки металлическую пробку. Миша заглянул через Левино плечо.

— Что внутри?

— Бумага, кажется… Сейчас узнаем.

Лева осторожно поддел лезвием и вынул плотно слежавшийся комочек бумаги.

— Фу, — разочарованно протянул Миша. — Я думал, что-нибудь интересное.

Лева стал развертывать бумагу, но она так слежалась, что это оказалось нелегким делом.