Олег Сидельников - Трое отважных, или Жизнь и необычайные приключения мушкетеров

— О, чилдрн (мальчик), ти ест лубить Рамо. Рамо лав (любит) тибье. Прошайт Рамо тихо есть марширен цурюк циркус!

Страшновато мне стало. Но решил попробовать. Разделся до трусов. Зашел в воду, поплыл к Рамо. Слон увидел меня, затрубил радостно. Стал гладить хоботом. Я взобрался к нему на спину, прошу: «Пошли, Рамоша, домой... Форвард!» И Рамо послушался. Тихонько вышел из воды, за ним остальные слоны. А рядом — Рози.

На этом и закончился слоновий бунт. Мне за это—благодарность в приказе и даже пятьсот рублей премии!.. Вот.

Говорят. Центральное управление госцирками покупает у Пуркета слонов. Хоть бы купили!.. Было бы мне лет восемнадцать, попросил бы себе эту группу. Ну да ничего. У нас нет «диких» дрессировщиков. Попадет Рамо в хорошие руки — станет чудо-слоном!..

Лешка, друг дорогой! Я ведь письмо это сочиняю не для того, чтобы похвастаться. Главное — впереди. Вот уже февраль 1937 года. И я уже в сибирском шахтерском городе. А до этого гастролировали в Омске и Томске. Г росс сгинул куда-то. А здесь опять его встретил. Не знаю почему, но, думается мне, встреча эта не случайная. В школе здешней подружился я с хорошей девочкой, Любой Фроловой. Как мальчишка смелая! Косички с бантиками — вверх. Курносая. Замечательная девочка. Хочет стать киноактрисой. После десятилетки поедет в Москву учиться. И меня уговаривает. Только ты не подумай... У нас чисто товарищеские отношения. А впрочем... Короче, замечательная девочка!

А три недели назад появился за кулисами ее папа. Я, конечно же, смутился. А папа ее, здоровенный такой дяденька с сединой на висках, говорит: «Вот что, парень. То, что ты за моей Любкой ухаживаешь, это твое с Любкой дело. Повзрослеете, если не передумаете,— женитесь на здоровье. Ты мне, парень, в общем нравишься. Подходящий зятек. И защитить жену сможешь. Но это пока — необозримое будущее. А вот есть и настоящее, злободневное. Ты, как я знаю, к Эрвину Гроссу неравнодушен. Не так ли?»

Что мог я ему ответить? Молчу.

Тогда он вытащил красную книжечку и показал мне. И я все понял.

А он продолжает: «Гросс ведет себя безукоризненно. Но есть тут у нас специалист, инженер Ганс Цицке. Великий любитель циркового искусства. Понял?»

Я ничего не понял. Любин отец разъяснил:

«Он у нас год работает на шахте. Нормально работает. И почти каждый день, как только приехал Эрвин Гросс, посещает цирк. Мы бы и сами проследили за Цицке. Но, видать, это стреляный воробей. Мы за ним один раз «хвост» пустили — тут же раскусил! А подросток... Извини, Гога, но ты пока подросток... Подросток вне подозрений. Приглядись, а? Может, что и обнаружится».

Очень хороший дядька — отец Любы. И я, разумеется, все рассказал Любе. А она — мне: «Если подросток вне подозрений, то я — подросток совсем вне всяких возможных и невозможных подозрений!»

Долго мы с ней спорили. И она меня убедила. А через два дня вот что произошло. Люба тоже ежедневно ходила в цирк. И всякий раз в первом ряду сидел Г анс Цицке. И был такой номерочек у Г росса: он бросал в зрителей якобы гирей, а на самом деле — резиновым макетом гири. Эрвин то в женщину «гирей» швырнет, то в гтарика... Гиря небольшая, на вид килограмма на два. А в этот ран он прямиком в Цицке угодил!

Ну и что, скажешь? А вот что. Я проморгал. А Люба — нет! Она прибежала за кулисы, говорит, волнуясь: «Видел?.. Цицке от этой «гири» шарахнулся. Спрашивается, зачем?.. Он каждый день ходит и знает, что гиря резиновая. Это раз. А во-вторых... Я собственными глазами видела, что к донышку гири что-то прикреплено. Бумажка, что ли... А Ганс Цицке провел ладонью по донышку и бросил назад Эрвину гирю, она кувыркнулась, а бумажки и нет!.. Тут что-то не так. И я сразу же после представления иду за Цицке. Прослежу...»

Как одну Любу среди ночи отпустить? И я за ней поплелся.

Цицке преспокойно зашел к себе в коттедж. А через пятнадцать минут — идет! В руке портфельчик. Мы притаились. Инженер огляделся — никого, и потопал. Куда думаешь? К мачтам подвесной дороги!

Тут я должен рассказать, что это такое. Город стоит по обеим берегам широченной реки Томь.А через реку на воздушной канатной дороге движутся вагонетки, уголь транспортируют. «Канатка» эта на здоровенных металлических мачтах подвешена. А через всю реку, чуть ли не километр шириной, на тросах — вагонетки... Видим, Цицке полез на мачту. Сообразили: хочет на ту сторону в вагонетке переправиться. А на той стороне — шахты. Зачем ему туда ночью с портфелем?

Мы с Любой тоже полезли на мачту. Высота окаянная: мачта метров двадцать, да береговой обрыв никак не меньше шестидесяти!.. Забрались в вагонетку, катимся потихоньку. Вдруг Люба говорит: «.А зачем мы вдвоем едем, Гога? У Цицке, если он гад, наверняка пистолет есть. Он нас просто пристрелит. А его схватить надо! Давай так сделаем. Я за ним прослежу издали, а ты к папе.