Владимир Клименко - ... В среду на будущей неделе

— Болезнь внезапная получилась… Шел на берег, а его аппендицит цапнул. Хорошо, что сторожиха рядом оказалась. Теперь, наверно, вырезали. Угу.

Павлик сразу же вспомнил о вчерашней суматохе на берегу. Вот, оказывается, почему кричала женщина! «Бедный дядя Егор», — подумал мальчуган.

Рядом со Шкертиком Павлику было хорошо, как-то по-особенному уютно. Вспомнилась далекая родная Ильичевка на крутом речном берегу, представился слепой дедушка, маманин отец, сидящий на широком пне среди таежного леса, пронизанного солнечными лучами. Дедушка и этот добрый усатый Шкертик чем-то похожи друг на друга. Не внешностью, не сединой, а чем-то, что невозможно ни увидеть, ни объяснить, а только почувствовать.

Шкертик посмотрел на чайку, пронесшуюся над самой мачтой «Альбатроса», перебросил взгляд на синий морской простор, осыпанный солнечными блестками.

— Вот ты около большой реки живешь, — сказал он, — а настоящие штормы на той реке бывают?

— Ветры сильные дуют, но волн таких, как на море, нет.

— А тебе откуда известно? — сощурился Шкертик. — Ты же сам давеча говорил, что впервой на море.

Павлик секунду подумал, потом ответил:

— Кино видел и сравнил.

— А сам ты шторм, ну, хотя бы речной, нюхал?

— Как это — нюхал? — удивился Павлик. — Разве шторм можно нюхать?

— Ну, чтоб яснее, в шторм попадал?

— Нет. Да я бы не испугался!

— Кхм.

— Честное слово не испугался бы! — повторил Павлик запальчиво. — Ни за что не струсил бы!

Шкертик осуждающе покачал головой:

— А это ты зря сказал! Угу. Тут уж хвастовством пахнет. Я весь свой век на море, а и то дурно бывает, когда погода настигнет. А ты… В общем я тебе один случай расскажу…

Но рассказать Шкертику помешали. На палубе появились рыбаки, зашаркали босыми ногами по прогретым доскам. Все они были загорелые, жилистые, как спортсмены. И одеты по-спортивному — в трусы и безрукавки.

— Ладно, опосля расскажу, — пообещал Шкертик. — Видишь, какая армия шагает? Надо насытить. А ты покуда сбегай в «два нуля», умойся. «Нули» там, с левого борта, вторая дверь в аккурат.

Шкертик скрылся в камбузе, а рыбаки, увидев мальчугана, окружили его. Начались расспросы, изумленные восклицания.

Среди взрослых людей Павлик почувствовал себя как-то неловко. Особенно смущал его один, коренастый, мрачного вида, рыбак. Глаза у него были медленные и неласковые. Павлик на мгновение представил рыбака ночью у спасательной шлюпки. Интересно, какой у него голос?

Шкертик появился на палубе с двумя мисками жареной рыбы и поставил их на столик рядом с хлебницей. Вкусный запах отвлек внимание рыбаков от мальчика. Павлик воспользовался этим и поспешил в туалетную.

Наскоро умывшись, Павлик утер лицо нижним краем майки. Но выходить не спешил: пусть разойдутся рыбаки. Стоя в дверях, он прислушивался к их голосам, среди которых, к своему неудовольствию, обнаружил еще два баса.

Завтрак длился недолго. Павлик пошел к площадке и остановился за углом надстройки. За столиком сидел рыбак с неласковыми глазами. Шкертик, глядя на него, нервничал и ворчливо повторял:

— Тягун. Тягун и есть. Не зря, Никифор, тебе Мыркин эту кличку пришлепнул…

На воркотню кока рыбак отвечал невозмутимым спокойствием. Наконец, Шкертику удалось выпроводить и этого медлительного едока.

Павлик подошел к столику. Кок пододвинул ему миску с двумя большими кусками кефали. Мальчуган с завидным усердием принялся за еду.

Когда Павлик допивал последние глотки компота, пришел Глыбин в сопровождении толстого, брюзглого рыбака. На его круглой, как глобус, голове небрежно сидела мичманка со сломанной тульей. Одет он был в синие просторные трусы и полосатую майку, сделанную из матросской тельняшки.

— Корми начальство, Кок Кокич, — сказал толстяк сиплым голосом. Ухмыльнулся, подмигнул Павлику, как давнишнему знакомому, и уселся напротив, с левой руки Глыбина.

— Ты, Брага, вместе со всеми являйся, — проворчал Шкертик, сердито оглядывая толстяка. — Ради тебя одного я не намерен печку смалить… Угу.

— Но-но! — замигал маленькими глазками толстяк. — С боцманом препираешься? За такие посулы ты у меня целую ночь будешь палубу скоблить. И не шваброй, а ножичком кухонным! — Брага хихикнул, довольный своей остротой, и заискивающе заглянул в лицо Глыбину.

Павлику стало не по себе. Особенно неприятно было ощущать на своем лице взгляды толстяка. Глыбин мальчугана вовсе не замечал. Он жевал шумно, будто голодал по меньшей мере два-три дня.