Всеволод Нестайко - Приключения Григория Половинки

Проведя Свету до самого двора, Котька попрощался с ней и вприпрыжку направился назад. Он весь дрожал от нетерпения. Немедленно, немедленно подложить в штаны дикточку и - в колхозный сад ...

Воровать яблоки, таиться, замирать, вздрагивать, убегать от сторожа, переживать всем своим существом (особенно этим, уязвимым, по утверждению Игоря Алейников, местом) щемящее мужчинське чувство опасности ... В Котька уже и сейчас словно сидят брюки. Будто туда уже посыпались соли. Защипало, задергали, закололо ...

Котька бросился искать дикточку. И тут понял, что был несколько опрометчивый. Одно дело - найти дикточку дома, в городе. Совсем другое - здесь, на «бережку». Надо было запастись заранее.

Кирпичей повсюду валялось много, дикточкы не было нигде. Не подкладывать же в штаны кирпич. Шифер тоже не подходил. Во-первых, волнистый и шершавых, жестко, да и в штаны не влезет. Во-вторых, хрупкий, от выстрела мог рассыпаться, и это было опаснее, чем сама соль.

Котька сбился с ног. Он был уже в отчаянии. И вдруг ...

Все гениальные идеи приходят в голову неожиданно и поражают своей простотой.

Он стоял в домике посреди комнаты и оглядывался по сторонам. Родителей шляпа? .. Не подходит, не влезет. Матери сумочка? Тоже не подходит ... И вдруг взгляд его упал на собственную кровать. Из-под подушки торчал корешок книги. «Старик Хоттабыч». Старый верный Хоттабыч. Любимая книга всей семьи. Еще папа и мама в детстве увлекались. Теперь Котька увлекается.

«А что, если подложить« Хоттабыча »? Он даже толще дикточку ».

Не раздумывая, Котька засунул «Хоттабыча» сзади под плавки. «Хоттабыч» держался хорошо, не выпадал. Порядок!

Правда, ходить не очень удобно. Но ничего, можно выдержать.

И то, что «Старик Хоттабыч» будет участвовать в увлекательной опасной операции, вдруг развеселило Котька.

«Здорово! Будет поддерживать меня своими чарами ».

Котька пока вытащил его (успеет засунуть перед самой операцией). И поехал из дома.

Шел ли ты, дорогой читатель, когда-нибудь что-то воровать? Впервые. И не в группе, а сам. О-о-о! .. Как не шел, то не ходи, милый! Не ходи никогда! О-о-о! .. То ужасное, ни с чем несравнимое чувство! Поджилки у тебя дрожат, колени подгибаются, сердце гупотить так, что как те бедные ребра выдерживают? Выдерживают, и не розламаються, и не выпустят на волю оте сумасшедшее сердце, и не выскочит оно, и не поскачет вприпрыжку по дороге впереди тебя. А в глазах мерцает, а по спине мурашки, мурашки, мурашки ...

Миллионы холодных мурашек бегут, бегут вниз в пяти и вовсю тащат тебя за пятки назад. А волосы на голове топорщится и поднимает вверх фуражки (если ты в фуражке) или просто себе шевелится (если ты без фуражки). А голова горит! А в животе холодеет, стынет, стынет, словно туда набросали льда, - и ворчит ... тоненько-тоненько и жалобно ...

Эх, читатель, мой дорогой читатель! И как тот бедный Котька дошел до колхозного сада, я и сам не знаю.

Сколько раз он останавливался и говорил себе: «Нет, не пойду! .. Пусть они горят, те яблоки, и тот сад, и та погоня, и все на свете! .. »

Но каждый раз он вспоминал насмешливый взгляд Игоря Алейников и его презрительный голос: «Тот, кто не воровал арбузов на бахче, кто не испытал чувство опасности, - пигмей и больше ничего! .. Размазня! .. »И в воображении всплывал размазня, красный, с глазами, полными слез.

И Котька тяжело вздыхал и шел дальше.

Но вот и колхозный сад.

Куда ни глянь - деревья, деревья, деревья. А на них - яблоки, яблоки, яблоки. И нигде - ни живой души. Котька засунул «Хоттабыча» сзади в штаны и замер, весь превратившись в сплошное огромное оттопыренные ухо.

Нигде - ни одного подозрительного звука. Только тихо шелестят на деревьях листья и где гудит в траве шмель.

Котька мог бы спокойно нарвать яблок с первого же дерева, и уже бы операция прошла успешно. Но ... Хотя Котька и считал себя вполне папиным сыном, со всей папиной легкомыслием и другими прекрасными недостатками, но где все же, видимо, была у него в характере крапелюшечка маминой расчетливости и практицизма. Ибо, вкусив яблоко с первого дерева и морщась, как среда на пятницу («Ну и кислятина!"), Он поплелся к другой яблони, затем к третьей, четвертой ... и везде одкушував и морщился, и шел дальше («Если воровать, то что-то путное, а не невесть что !..»).

Челюсти сводило, язык стал, как напильник, - все яблоки были 'зеленые и кислющи невероятно. Видно, здесь рос поздний зимний сорт.

Наконец - то Котька потерял вкус, привык к кислятины, - около одной яблони он остановился. Откусил единственное, к которому смог дотянуться снизу, - вроде ничего. Яблоки были довольно крупные, красные, но висели высоко над землей. Надо было лезть на дерево. Котька оглянулся. Нет никого. Вздохнул, как перед прыжком в воду, и царапин. «Хоттабыч» в штанах мозолил, словно выражал протест. Но Котька не обращал внимания. Неведомая доселе решительность толкала его вверх. И сквозь весь огромный ледяной холод страха вдруг проклюнулося то маленькое и теплое. Проклюнулося и запищал: