Иван Евлогиев - Сокровище магов

В комнате умирающего медные сосуды были рас­ставлены по тянувшимся вдоль стен полкам, стояли в открытых резных шкафчиках, на полу в двух углах, и все они были как бы созданы точно для занимаемого ими места и служили украшением, а не для хозяй­ственного употребления. Сосуды были покрыты слоем пыли и красивый металл мутно блестел, как угасающий взор старика, но, так же как и он, имел свою особую прелесть. Тут были узорные медные котелки, низкие и широкие белые ведёрца для ношения воды, а также высокие и стройные пастушьи ведёрки, служащие для хранения мамалыги. Тут стояли и низкие медные сто­лики, на них были красивые рисунки, выбитые плоски­ми молоточками, протравленные кислотой или наколо­тые шилом. В Родопском краю такие медные столики заменяли традиционную «софру» — низкий круглый деревянный столик, встречающийся по всей Болгарии. Были здесь и красиво разукрашенные медные большие подносы. Разрисованные медные миски с крышками и несколько кувшинчиков и кружек для воды дополняли эту богатую коллекцию и художественную сокровищницу забытого теперь художественного ремесла.

Старец задвигался в постели.

— Слушайте, соколы, — сказал он, — откройте ящик с медной посудой! Подайте мне шкатулку с укра­шениями!

Белобрысик кинулся к ящику и быстро вынул из него большую медную шкатулку.

— Эта, дедушка? — спросил он, став на колени перед кроватью.

Радан медленно ощупал шкатулку. Он едва мог согнуть пальцы, чтобы взять её в руки. Слёзы навер­нулись на его глаза.

— Эта самая… эта самая! Помогите мне! По­ставьте её около меня! Эх, время, времечко! Как ты бы­стро летишь! Сколько уже сомкнулось глаз! Брен­ность… человеческая!..

Он, по-видимому, забылся, гладя дрожащими паль­цами свою шкатулку. Быть может, перед его взором проносились воспоминания, то дорогое каждому серд­цу, что мы обозначаем безличным именем — прошед­шее! Быть может, в этот миг перед ним раскрывалась книга минувших дней, в которой одна только челове­ческая память умеет читать и видеть, и он увлёкся её чтением. Если бы кто-нибудь мог видеть то, что в этот момент видел он, то перенёсся бы в мрачные дни пол­ного превратностей прошлого рокового столетия и по­знакомился бы с нерадостной судьбой простого челове­ка. Когда старик очнулся, он утёр влажный лоб, про­вёл рукой по волосам и с усилием сказал:

— Высыпьте всё, что там в шкатулке.

Белобрысик только этого и ждал. Он взял шкатулку из дрожащих рук старика, открыл крышку и опрокинул. По постели рассыпались десятки медных пластинок. На каждой из них было что-то написано.

— Что это? — спросил он.

— Подарок. Вам, дорогие мои соколы. На память о нашей встрече. Это песни, народные песни минувших веков. Не расспрашивайте, возьмите их. Найдётся кто-нибудь, кто объяснит вам, какая это ценность для на­шего народа, для всего мира… только позовите… громко позовите… священную Веду… Веду Словену… Веда Словена живет!..

Голос его охрип от напряжения. Ему хотелось крик­нуть громко, на весь мир, но он надрывно закашлялся и весь покраснел от удушливого кашля.

— Вы молоды… не знаете. Полвека назад вышла книга, нашумевшая во всем славянском мире. Учёные говорили, что народ, создавший такие песни — са­мый поэтический народ. Но позже, когда захотели эти песни прочитать и услышать, оказалось, что нельзя най­ти ни одной из них и нет больше ни одного народного поэта-песенника…

Радан перевёл дух и распухшим языком облизал пересохшие губы.

— Времени у меня мало… Дело в том, что… тот, кто писал о песнях, не сказал всей правды и не понял самих песен. Он слышал их у нас, но потом не решил­ся… присочинил, исказил … Когда пришли ко мне, и этот самый Веркович [1] Веркович издал сборники: «Народные песни македонских болгар» (Белград 1860) и «Веда Словена» — болгарские древние народные песни (часть I,Белград, 1874 г., ч. II, Петербург, 1881 г.). … которого ввели в заблужде­ние и который издал песни македонских болгар и Веду Словену, я не сказал ему, что у меня есть эти песни, что я их знаю… и другим тоже не сказал… А эти песни самые прекрасные, самые чудесные… Пусть ме­ня простят… Я обманул… Я укрыл песни, которые в продолжение столетий наши женщины собирали, а наши мужчины — кузнецы и медники — наносили на медные пластинки, чтобы мы помнили о своём роде, знали своё прошлое и не забывали родной язык… Я обманул его, сказал, что у меня их нет… Боялся, что их затеряют, хотел сохранить их. Ушёл этот Веркович, а меня пока­рало провидение. В тот же день я сорвался со скалы и разбился… до сегодняшнего дня… я ждал этого ча­са… чтобы исповедаться. Теперь готов умереть… спо­койно, теперь…