Льюис Кэрролл - Сквозь зеркало и что там увидела Алиса, или Алиса в Зазеркалье (Пер. Н.М. Демуровой)

Он опирался. Посохом ему
Был крепкий сук с ободранной корою.
Прислушиваться к шагу моему
Над этой заболоченной водою
Не думал он, недвижен, как порою
Бывает облако под ветерком,
И если двинется – то вдруг и целиком.

Но вот он молча посох опустил
И дно пошевелил. И с напряженьем
Он вглядывался в возмущенный ил.
Как будто поглощенный трудным чтеньем.
И я по праву путника, с почтеньем,
Беседу начал, и ему сказал:
– Какой погожий день нам нынче бог послал.

Он отвечал. Сердечности живой
Его ответа кротости глубинной
Я поразился. И спросил его:
– Что привело вас в этот край пустынный?
Как сил достало для дороги длинной?
И в глубине его запавших глаз
Какой-то быстрый свет и вспыхнул, и погас.

Он начал слабым голосом, едва,
Но выверенно, медленно ступали
В живом порядке важные слова —
Так в простолюдье говорят едва ли.
Вы б царственною эту речь назвали.
В Шотландии она еще звучит,
Где божий и людской закон не позабыт.

Он рассказал, что он пришел сюда
Ловить пиявок. Бедность научила
Такому делу – полное труда,
Опасное – не всякому под силу,
Что сотни миль по топям, исходил он,
Ночуя там, где бог ему пошлет.
Но это честный труд и этим он живет.

Старик еще стоял и объяснял.
Но слабым шумом, глохнущим потоком
Казалась речь – я слов не различал.
И он, в своем величье одиноком —
Не снится ли он мне во сне глубоком?
Иль вестник он и послан, может быть,
Чтоб силы мне подать и веру укрепить.

Я вспомнил мысль мою о том, что страх
Убийственен, надежда неуместна,
О суете и о земных скорбях,
О гениях в их гибели безвестной.
И вновь я начал, чтобы речью честной
Конец моим сомненьям положить:
– Так это хлеб для вас? И этим можно жить?

Он, улыбаясь, повторил: – Брожу
От лужи к луже, от болот к болотам.
Ищу пиявок, под ноги гляжу
В прибрежный ил. Но вот еще забота:
Когда-то, – молвил, – было их без счета.
Теперь не так, ловить уже трудней.
И все же хватит мне по старости моей.

Пока он говорил – казались мне
И речь его, и взгляд в краю пустынном
Какими-то нездешними. В уме
Я видел: как он молча по трясинам
Идет, идет в смирении старинном…
Забылся я. И в этот миг как раз
Он кончил, помолчал и повторил рассказ.

И многое еще он рассказал
Все так же твердо, с точностью прекрасной.
Державно. И, когда он замолчал,
Я улыбнулся: кто бы угадал
В глубоком старце этот разум ясный?
– Господь! – сказал я. – Будь же мне в оплот!
Пусть нищий твой старик в душе моей живет.

Я все вам отдал, все, что мог,
И беден дар мой был —
Лишь лютню я на ваш порог
Да сердце положил.
Лишь лютню – на ее ладах
Сама Любовь живет.
Да сердце – любящее так,
Как лютня не споет.
Пускай и песня, и любовь
Беды не отвратят —
Края печальных облаков
Они позолотят.
И если шум земных обид
Созвучья возмутил —
Любовь по струнам пробежит,
И мир, как прежде, мил.