Наринэ Абгарян - Манюня, юбилей Ба и прочие треволнения

– Войска.

– Ну! Я прямо вижу, как наши войска маршируют и идут сражаться с грозой. И боюсь меньше!

– А «Бухенвальдский набат» зачем поешь?

– Он громкий. И там про «люди мира, на минуту встаньте».

– Ага, – соглашалась я. Теперь Манькина логика мне была очень даже понятна. Люди мира, на минуту встаньте и набейте морду грозе. Вот чего моя подруга орет из-под дивана!

И надо же было такому приключиться, чтобы седьмое апреля, день шестидесятилетия Ба, ознаменовался грандиозной грозой! Видимо, небеса решили по-своему поздравить Розу Иосифовну с юбилеем и в шесть ноль-ноль утра организовали в ее честь салют. Первый же праздничный раскат поднял на уши весь городок – рык получился таким оглушительным, словно наверху опрокинули огроменный воз с алюминиевыми кастрюлями. И кастрюли, перекатываясь с боку на бок, рассыпались от горизонта к горизонту, наводя своим немилосердным грохотом священный ужас на все живое.

Похрапывающий на диване гостиной дядя Мотя подскочил от этого грохота, как ужаленный.

– Что такое? – пробормотал он, нашарил тапки и побрел на ощупь к окну – разбираться с источником шума. Следующий грандиозный раскат загнал его обратно в постель – видать, встречать апокалипсис в желтых семейниках, густо подсиненной майке и тапках на всклокоченную ногу дядя Мотя был не готов. Он лихорадочно подоткнул со всех сторон одеяло, зарылся головой в подушку и притих.

Вчерашний день дядя Мотя провел в рейсовом автобусе – ехал с двумя пересадками в Берд. Вез сестре три килограмма осетрины, ящик фиников, два длиннющих парниковых огурца и букет завернутых во влажное кухонное полотенце ирисов. Всю дорогу дядя Мотя опрыскивал полотенце водичкой, чтобы цветы не завяли. Довез букет в целости и сохранности, а потом еще помогал сестре готовить рыбу. Часть осетрины они отварили и, полив соусом из белого вина напополам с уксусом, замариновали на холоде, а другую часть запекли в духовке. А потом до поздней ночи, чаевничая вприкуску, вспоминали детство, листали семейный альбом и рассматривали пожелтевшие старые фотографии.

Утренняя гроза оказалась совсем некстати – дядя Мотя очень хотел выспаться после вчерашнего утомительного дня. Но выспаться под такую природную истерику было просто невозможно – мало того что грохотало в небесах, так еще в городке было неспокойно – испуганно кукарекали петухи, кричала другая впечатлительная домашняя птица, орали коты и лаяли собаки. «В-в-в-в»! – выл всполошенный колючий ветер. «Клац-клац-клац», – стучались в окно тонкими ветвями испуганные яблони.

– Спать! – сделал себе внушение дядя Мотя, засунул голову под подушку и накинул сверху одеяло. Стало значительно тише. – Ну вот и славно, – обрадовавшись относительной тишине, он подтянул к себе ноги, поелозил по дивану боком, высунул из-под подушки нос, глубоко вздохнул и прикрыл глаза.

– Союз не-ру-ши-мый респуб-лик свобод-ных, – неожиданно взвыло откуда-то из-под земли.

«Гр-р-ра-а-ахххх!» опрокинулся в небесах еще один шкаф с медной посудой.

– Сплоти-ла наве-ки Вели-кая Русь! – перешел в протяжный визг потусторонний вой.

Дядя Мотя сначала решил, что сошел с ума. Но потом быстро очухался и свесился вниз головой с дивана. Кругом было темно, хоть глаз выколи. Из кромешной темноты в лицо ему вырвался горячий призыв:

– Да здравст-вует соз-данный во-лей наро-дов…

– Мария, это ты чудишь? – попытался перекричать Манино остервенелое пение дядя Мотя.

– Единый, могучий Советский Союз! – с готовностью отозвалась Манька.

Прибежавшая Ба застала в гостиной дивную картину: на диване, вверх попой в желтых семейниках, возвышался дядя Мотя. Из-под дивана, в минуты грозовых раскатов срываясь в отчаянный визг, лился торжественный гимн.

– Деточка, ты только не волнуйся, – увещевал Мотя, тщетно пытаясь отцепить надрывающуюся в непостижимом певческом угаре Маньку от диванных ножек.

– Сквозь гро-зы сия-ло нам солн-це свобо-ды, – отбрыкивалась Манька.

– Да что же это такое! – причитал дядя Мотя.

– И Ле-нин вели-кий нам путь оза-рил!

Какое-то время Ба молча наблюдала выступающий из полумрака встопорщенный арьергард брата. Потом не вытерпела:

– Мотя, ну и чемодан ты себе отъел, – перекричала грозу, петухов и Манино пение она.

– Чего? – вынырнул из-под дивана дядя Мотя. – Доброе утро, Роза, с днем рождения тебя!

– Ты решил меня в такой завлекательной позе поздравить? Пушкой, так сказать, вперед?

– Какой пушкой? – не понял Мотя. – Роза, ради бога, что с ребенком?