— Нет, не затем я пришел сюда,— нежно прошептал я.— Ты же знаешь, что я хочу спросить у тебя.
— Если ты пришел только для того, чтобы что-то спросить у меня — спрашивай, что же ты медлишь? — проговорила она твердым голосом, и все же я заметил, как дрожат ее губы.
— Я медлю потому, что мне страшно, а страшно мне потому, что вся моя жизнь зависит от твоего единственного слова, потому что то, что ты сейчас рядом со мной, значит для меня больше, чем весь мир вокруг меня, больше, чем десятки тысяч таких миров!
Я проговорил это мягким, низким голосом. Я видел, что волнение Лорны нарастает с каждым мгновением, но она стояла передо мной, не поднимая глаз и не проронив ни словечка.
— Я любил тебя всю свою жизнь,— продолжил я.— Когда ты была маленькой девочкой, я обожал тебя, когда ты подросла, я боготворил тебя, а сейчас — сейчас я люблю тебя так, что язык не вымолвит, а сердце не утаит. Я так долго ждал... Я знаю, я из простого крестьянского рода и тебе не ровня... Но все равно, я не могу больше ждать, я пришел за ответом.
— Ты был предан мне все эти годы,— чуть слышно промолвила Лорна, по-прежнему не поднимая глаз и глядя на мох и папоротники,— и я знаю: я должна вознаградить тебя.
Я покачал головой.
— Не за этим пришел я сюда, Лорна. Я не хочу, чтобы ты полюбила меня против воли, из жалости, муча и принуждая себя. Я хочу, чтобы ты отдала мне всю свою любовь целиком, или мне не нужно от тебя ничего. Я хочу, чтобы ты отдала мне свое сердце так же, как забрала мое.
Лорна слушала меня, не перебивая, потому что — я чувствовал это — она хотела слушать меня еще и еще. Но вдруг ресницы ее дрогнули, и я увидел ее глаза — огромные, любящие, нежные. Она обвила руками мою шею и, прижавшись маленьким своим сердечком к моей груди, сказала:
— Ты победил меня, любимый, и теперь я никогда уже не буду принадлежать себе. Я твоя — отныне и навеки.
Не помню, что я ей сказал после этого. Помню только, что когда она подставила мне губы для поцелуя, я, позабыв обо всем на свете, прижал ее к себе так, что у нее, бедной, в ту минуту, наверное, дыхание перехватило...
— Все, — мягко, но решительно сказала Лорна. — Все, любимый. Я останусь здесь с моей любовью к тебе, а ты должен быть далеко, очень далеко, до тех пор, пока... пока я не позову тебя.
Я надел ей кольцо на безымянный палец, и на этот раз она не сняла его, а отставила руку, любуясь его красотой. Но глаза ее были полны слез.
— Всегда ты так,— с укором сказал я, привлекая ее к себе.— Но раз ты плачешь, это верный признак того, что ты не хочешь, чтобы я уходил слишком далеко, и я не уйду, и отныне никто не обидит, не опечалит тебя, и ты будешь жить в мире и счастье, и я охраню тебя от всех бед.
Она вздохнула — это был протяжный, печальный издох,— опустила глаза долу, и крупные слезы покатились по ее щекам.
Не бывать этому, - сказала она, прижав руку к сердечку,— никогда, никогда, никогда... Кто я такая, чтобы мечтать о счастье? Вот ведь и сердце мне твердит: никогда, никогда, никогда...

Нет, ее слезы не вогнали меня в тоску. Лорна любит меня! — мысль об этом не могли отравить никакие жалобы, никакие вздохи.
Я попрощался с Лорной и заторопился домой, чтобы открыться, наконец, матушке, тем более что и Лорна пообещала, что расскажет о нашей любви своим близким. Я бы уже давно рассказал обо всем матушке, но я знал, что нарушаю ее планы в отношении Рут Хакабак, знал, что ей будет нелегко отказаться от лелеемых замыслов, но знал я также и матушкину отходчивость и потому надеялся, что сердиться на меня она будет недолго и скоро, как это уже не раз бывало, примет мою сторону.
Увы, все получилось не так, как я хотел. Вернувшись домой, я увидел, что к нам на завтрак пожаловал Том Фаггус. Нет, он не балагурил, как всегда, а сидел, молча уткнувшись в тарелку, и это было на него непохоже, но по тому, как он украдкой поглядывал на Анни, а ей не сиделось на месте и глядела она только на него, я понял, что разговор предстоит нелегкий, и от всей души пожалел бедную матушку.
После завтрака мне нужно было вспахать один из наших дальних участков, и я предложил Тому прогуляться вместе со мной. Том отказался, и я не стал настаивать, предоставив ему возможность поговорить с матушкой, хотя, сказать по правде, я был не в восторге от того, что нашим зятем может стать человек с подмоченной репутацией. Я положил обед в заплечный мешок и отправился на работу, решив провести в поле весь день.
Читать дальше