Ричард Блэкмор - Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

И матушка разразилась горькими слезами.

— Понимаю, кузина Сейра, как не понять! — восклик­нул Том. Он спрыгнул с Винни, подошел к матушке и взволнованно проговорил: — Может, я в чем-то и дурной человек, но я знаю, что такое добро и умею ценить его. Скажите мне только слово, и... — Он гневно потряс кула­ком в сторону Долины Дунов.

— Да полно вам, Томас, уймитесь вы, ради Бога! — ис­пуганно прервала его матушка, но не из страха перед Дунами, а из страха за меня, потому что страстно не желала, чтобы после гибели отца жажда мести возобладала в моей душе над всеми остальными чувствами. «Лучший судья — Господь», — любила повторять она.

Я, со своей стороны, никогда не упускал Дунов из виду, но и не торопился воздать им их же кровавой мерой,— отчасти из-за наставлений матушки, отчасти по мягкости характера, отчасти же потому, что отец, по моему разуме­нию, и сам успел в какой-то степени отомстить за себя, когда прошелся дубиной по разбойничьим головам.

Том Фаггус снова направился к кобыле и сказал на про­щание:

— Доброй ночи, кузина Сейра, доброй ночи, кузен Джек. Мне еще ехать и ехать, а в котомке — ни крошки. Нет мне ни пищи, ни крова в этой части Эксмура, а ночь обещает быть темной. Каждому свое: мальчику — забава, а мне — наказание, чтобы впредь неповадно было...

Но матушка, задержав Тома во второй раз, пригласила его отужинать с нами, чем Бог послал.

Итак, Том Фаггус остался с нами ужинать. Его штаны повесили сушить у огня, а взамен ему выдали лучшие шта­ны Джона Фрая. Джон был на седьмом небе: впоследствии он неоднократно рассказывал всем желающим о чудесной причастности своих штанов к великому человеку. Именно к великому: сейчас уже не всякий помнит о Томе Фаггусе, но в ту пору его знал в наших краях каждый встречный-попе­речный, и молва о нем докатывалась даже до Бриджуотера.

Том Фаггус, веселый, жизнерадостный человек, был незлоблив и доброжелателен к людям, и если, к примеру, человек, у которого Том только что отобрал кошелек на боль­шой дороге, не бранился, но, напротив, воспринимал происшествие с юмором, Том, не задумываясь, возвращал разбойничью добычу. Но как бы там ни было, а деньги у людей он отнимал силой, и потому закон был против него. Я никак не мог взять в толк,— пока не повзрослел и не на­жил кое-какого добра собственными руками,— почему тру­дягу Тома звали вором и грабителем, а король-лежебока мало того, что был первым человеком в государстве, но вся­кий подданный, отдавая ему свои денежки, должен был при этом еще и благодарить его величество, если тот соизволил их принимать. (Том Фаггус грабил, не рассчитывая, по крайней мере, на благодарность своих жертв!)

В пору малолетства я ничего толком не знал о том, что творилось на душе у моего кузена, но я помню, что за сто­лом у матушки был испуганный вид, и она то и дело пре­рывала гостя и шепотом умоляла его не болтать лишнего при детях, на что кузен всякий раз соглашался и заливал клокотавшее в нем возмущение обильной выпивкой.

—А теперь пойдем и навестим Винни, Джек,— сказал он после ужина.— Вообще-то я сажусь за стол только по­сле того, как вдосталь напою Винни и задам ей овса, но сегодня ты ее изрядно погонял, и ей нужно было остыть после бешеной скачки. Сейчас она, подружка моя дорогая, томится без меня в конюшне, а она не привыкла к долгим ожиданиям.

Я с радостью пошел за Томом, а Анни украдкой юрк­нула следом за нами.

Побывав у Винни, мы вернулись домой и сели у очага. Щурясь на огонь, Том Фаггус начал рассказывать нам всякие истории, которых, как оказалось, знал великое множество. Рассказывал он, правда, не о себе, а о том, что приключилось с другими, и речь его, свободная и выразитель­ная, текла, не прерываясь. Он говорил на разные голоса, и люди всякого возраста, пола и звания представали перед нами, как живые. Он проделывал это без улыбки на лице и рассмешил матушку так, что на ней лопнул новый кор­саж стоимостью десять пенсов. Мы, дети, визжали от восторга, катаясь по полу, и только старая Бетти ворчала на кухне, глядя на это бесчинство.

С чувством глубочайшего смущения пишу я сейчас о Томе Фаггусе, нашем умном, храбром и великодушном То­ме, потому что я не знал тогда, то ли гордиться своей близостью к нему, то ли стыдиться такого родства. В общем, говоря по совести, все зависело от того, среди какого люда приходилось мне толкаться в том или ином случае. Среди мальчишек, например, я пыжился, как петух, и взахлеб рассказывал о подвигах кузена Тома, а среди богачей на­шей округи, среди судейских и зажиточных торговцев из Порлока, - словом, среди людей благонамеренных и состоятельных, — я даже заикаться не смел о том, что нахожусь в свойстве с великим разбойником. Прислушиваясь к ним, я жалел и порицал Тома Фаггуса.