Герман Матвеев - Зеленые цепочки

Дорога пошла в гору. Выехали снова на асфальтированное шоссе, и машина помчалась еще быстрее. По сторонам мелькали силуэты деревянных домов и голые деревья. Значит, они выехали на окраину города. Неожиданно машина затормозила, остановилась, и мотор заглох. Открылась дверца, и из кабины вышел однорукий. Мишка комочком съежился в углу кузова и замер, задерживая дыхание. Послышались гудки, и мимо прошумела обогнавшая машина.

— Где они? — услышал Мишка голос шпиона. Шофер завозился в кабине, и, видимо, тоже вышел из машины.

— Вон за теми домами расположились, до парка. Видите? Это все воинские части. Темные пятна-то… Неужели не видите? — сказал он вполголоса.

— Вижу.

Некоторое время оба стояли молча, вглядываясь в темноту.

— А по ту сторону, у самой дороги…

Слышно было, как они, шаркая по асфальту, обошли грузовик и остановились.

В это время в треск зенитной стрельбы врезались густые раскаты взрывов.

— Бомбят, — пробасил шофер.

Снова наступило молчание. Высоко в небе гудели улетающие самолеты, и по звуку их моторов Мишка угадал немцев. Гудение немецких бомбардировщиков доносилось волнами и этим резко отличалось от наших. Зенитки били безостановочно, и желтые вспышки мигали на разной высоте.

— Отбомбились…

— Да…

— Тс-с… Кто-то идет.

Мишка высунул голову над бортом кузова и увидел Приближавшегося человека.

— Эй, друзья! Не найдется ли закурить? — спросил мужчина простуженным голосом.

— Найдется, — ответил однорукий. — Закуривай.

— Вот спасибо-то! Даже папиросочка… Чиркнула спичка, и Мишка успел разглядеть красноармейца с простодушным курносым лицом.

— Целый день не курил… Хорошо!

— Возьми несколько штук, — сказал однорукий.

— Вот спасибо-то, браток. Ну, теперь я живу. В походе, знаешь, табак — первое дело.

Яркие вспышки, словно зарницы, осветили горизонт. Все трое обернулись.

— Смотри, что делает, дьявол… Каждую ночь бомбит. Город разрушает, — сказал красноармеец.

— Да. Это где-то на Петроградской стороне бросил, — вздохнул однорукий. — Наверно, к штурму готовится.

— Ну, насчет штурма, пожалуй, кишка тонка. Не выйдет у него со штурмом, — уверенно возразил красноармеец.

— Думаешь?

— Будь покоен. Не пустим немца в город.

— Драться-то некому.

— Почему некому? В Ленинграде народу много. Миллионы. Такая сила народу!

— Техника-то у него очень сильная, — сокрушенно сказал однорукий. — Пулковские высоты, говорят, захватил.

— Насчет Пулковских высот не знаю… не слыхал.

— Вы тоже на фронт идете?

— Конечно. Дойдет и до нас черед, а когда — неизвестно. Стоим вот, ждем. Мы, значит, в резерве считаемся, — ответил красноармеец.

— Вот как! У нас резервы есть? Ну, тогда еще ничего…

— А то как же! У нас и танки есть и артиллерия, все, как полагается. Будь уверен. Вон сколько войска стоит!

— И давно вы тут стоите?

— Вторые сутки. Формировались-то мы за Парголовом. Там и обучение проходили, а сейчас сюда подвели. Поближе.

— И долго вы тут простоите?

— А кто его знает! Наверно, постоим с неделю.

— Разведчики немецкие не видят? Как бы вас не разбомбили раньше времени.

— Мы замаскировались. Видишь вон. Ни одного огонька, ничего не заметно.

— А днем?

— И днем спрятаны подходяще.

— По карте могут бомбить, — насмешливо сказал однорукий.

Слушая разговор, Мишка дрожал от обиды и возмущения. Он прямо задыхался от злобы на этого болтуна.

— Как вас одели? Не мерзнете? Теплое дали? — спросил шофер.

— Одели-то? — переспросил красноармеец. — Это военная тайна, браток. Не велено говорить. Насчет снабжения и все такое строго запретили. Чтоб, значит, языком не трепать понапрасну.

— Это верно, — согласился все с той же иронической ноткой в голосе однорукий. — Ты держи язык за зубами, Ну как, охладился мотор? — спросил он шофера.

Тот с недоумением повернул к нему голову, но сразу сообразил, что это сказано нарочно, и, еле удерживая смех, потрогал рукой железное крыло и серьезно сказал:

— Охладился… Теперь можно ехать.

— Ну, счастливо, браток, — крикнул однорукий, залезая в кабинку.

— Добрый путь. Спасибо вам.

Машина тронулась. Одинокая фигура красноармейца еще долго маячила на фоне начавшегося где-то пожара.

Снова ветер начал забираться под одежду. Стало невыносимо холодно, гораздо хуже, чем в начале езды.

Скоро машина свернула в сторону и пошла тише. В одном месте она остановилась. Из кабинки вылез однорукий.