Анатолий Рыбаков - Выстрел

Он прохаживался по Арбату, совершал привычный рейс по улице, интересами которой жил, где знал каждый булыжник мостовой, выбоину на тротуаре. Но ничего нового на улице не было, и Витька пошел поесть чего-нибудь.

Картина, которую он застал дома, его не удивила, он привык к подобным спектаклям, особенно по воскресеньям.

За столом сидел пьяный отец. Где успел набраться с утра, черт его знает! Витька с неприязнью смотрел на его побуревшее от водки лицо. Плюгавый какой-то, грязный, жалкий. Витька его особенно презирал за то, что жалкий. Было стыдно, что у него такой отец. Никто его в доме не уважает. И оттого, что никто не уважает его отца, Витька упорно утверждал себя.

– Дай рубль, говорю, тебе говорю, дай сейчас же, кому говорю?! – бубнил отец.

– Нет у меня рубля, сказала тебе!

Засучив рукава, мать стирала белье в деревянном корыте.

– Кому говорю?! – заплетающимся языком повторил отец, не обращая внимания на приход Витьки, будто тот и не пришел вовсе.

– Хватит, набрался, спать ложись! – сказала мать.

– Мне долг надо отдать… Поняла? Д-долг… Д-долг чести, поняла?

Отец куражился, показывал, что он городской, а мать деревенская. Он пытался встать, но пошатнулся и опять опустился на табурет.

– Работать надо, а не долги делать. – Мать сильными руками перетирала белье в мыльной пене.

– Я без… безработный… Долг чести…

– Не пил бы, так и не был бы без работы.

– Работа… Я мастер, дура!

– Не мастер ты, алкоголик! Занавески и те пропил. От людей стыдно… Хоть бы куда провалился с моей головы, алкоголик проклятый! Хоть бы тебя, пьяного, трамваем задавило!

– Эт-то… Эт-то ты на кого?! – Буров опять поднялся, удержался на этот раз в вертикальном положении. – На кого, спрашиваю, на мужа? На мужа, который, значит, тут есть лицо… Такие слова?!

Витька загородил мать:

– Ложись спать, папаня!

Он был одного роста с отцом, но плотнее и сильнее его.

– Ты! Как смеешь?!

Отец поднял кулак, но Витька перехватил его руку.

– Ложись спать, папаня!

Сообразив, что если он вырвет руку, то упадет, Буров отец завопил:

– На отца?! Люди! Народ! Караул! Убивают!

Но люди не откликнулись: в квартире привыкли к скандалам у Буровых. Жили они на первом этаже, крики были слышны во дворе, но и во дворе никто не отозвался: тоже привыкли.

Витька держал руку отца:

– Не смей ее трогать!

Открылась дверь и появился Миша, остановился, молча взирая на происходящее.

– Тебе чего?! – спросил Витька.

– Дело есть.

– Не звали тебя. Чеши!

Буров отец вырвал руку, плюхнулся на табуретку, ударил кулаком по столу:

– Нет! Не уходи, товарищ! Смотри, как сын на отца кидается. Смотри, какие дети пошли. Раньше их ремнем, а теперь нет, права не имеешь.

– Не вовремя вы пришли, – сказала Бурова мать.

– Не уходи! – кричал Буров отец. – Я их, паразитов, иждивенцев, кормлю, пою… И меня же, в моем доме… Куда мне теперь деваться?.. Сын – бездельник, хулиган, отца не уважает, на отца кидается… Убить хочет, смерти моей желает…

– Чего на парня возводишь, – сказала Бурова мать. – Сам ты паразит, бездельник. – Она обернулась к Мише: – Меня ударить хотел, а Витя не дал. Разве сын позволит мать бить?

– Ты зачем с ним разговариваешь? – нахмурился Витька. – Он кто? Лезет тоже! Убирайся, уходи! Сказали тебе!

– Может, и ты со мной выйдешь? – сказал Миша.

– Зачем?

– Поговорим.

– Не о чем. Звали тебя? Иди!

– Будь здоров! Только не шумите так, на весь двор.

– Не твое дело! – отрезал Витька.

Комбинация Навроцкого была проста. На фабрике высококачественный товар оформляется как бракованный или третьесортный. Сбывая его частникам по цене, во много раз превышающей фабричную, Валентин Валентинович заработал столько, что был вполне подготовлен к возвращению России к капитализму, а о том, что Россия к нему возвращается, свидетельствовал нэп: восемьдесят пять процентов розничной торговли уже в частных руках.

Надо получить на фабрике еще пять вагонов мануфактуры. Такой куш решит проблему, позволит уйти в тень и дожидаться, когда новая экономическая политика окончательно вернется к старой, дореволюционной. Объявили, что отступление кончилось, усилили налоговый пресс, нажимают на частника – все это временное, государство делает отчаянные попытки сохранить теряемые позиции. Бесполезно, против законов экономического развития не попрешь, без частной инициативы не обойдешься.

Он финансовый гений, потенциальный промышленный магнат, попавший в условия социальной революции. Уехать на Запад? Судьба русских эмигрантов его не устраивала. Они не предвидели будущего России, они близоруки, а он прозорлив. Он завершает свой период первоначального накопления, возвращает себе то, что государство отобрало у других. Кому принадлежала эта фабрика? Братьям Бутиковым. По какому праву Советская власть отобрала ее? Для создания нового общества? Прекрасно! Теперь он отбирает отобранное для возвращения к старому обществу.