Анатолий Рыбаков - Выстрел

– В шесть. Тебе в ресторан к девяти, можешь не оставаться на диспут, проведешь выступление и уедешь.

– О чем диспут?

– Влияние нэпа на молодежь.

– И как с этим бороться? – не без насмешки добавил Славка.

– Да, и как с этим бороться.

– Не знаю… Если не будет сыгровки…

– Не приедешь – проведет Яшка Полонский, – заключил Миша, – а приедешь, я лично буду рад и буду ждать тебя. Постарайся, пожалуйста.

Они подошли к дому.

В воротах стоял Витька Буров.

– Привет!

– Привет! – ответил Славка.

– Здорово! – сказал Миша.

Витька повернулся к Славке.

– Иди домой, Славка, ложись спать.

– Ты меня отправляешь спать? Может быть, еще в постельку уложишь?

– По хорошему говорю: уходи! Нам с ним, – Витька кивнул на Мишу, – поговорить надо.

Миша усмехнулся:

– Славка нам не мешает. Славка, скажи, не будешь мешать? Очень тебя прошу. Не вмешивайся в наш интимный разговор. Что, Витя, ты мне хочешь сказать?

– Еще раз полезешь не в свое дело – схлопочешь! Арцы – и в воду концы!

– И этот грубиян носит имя великого писателя! – Миша насмешливо покачал головой, – кстати, Витька, почему тебя зовут Альфонсом Доде? Ты его читал когда-нибудь?

Витька поднял кулак:

– Это видел?

Славка попытался встать между ними.

– Бросьте, ребята, прекратите!

– Отойди! А то и тебе вмажу! – закричал Витька.

– Ты ведь обещал не вмешиваться. – Миша отодвинул Славку. – Дай нам спокойно поговорить. Так вот, Витенька, к твоему сведению: Альфонс Доде был великий французский писатель. А французы, между прочим, отличаются вежливостью.

Витька поднес к его носу кулак:

– Я тебе покажу вежливость!

Миша был комсомольский активист, но он был арбатский, вырос в этом доме, знал законы и повадки улицы. Он схватил Витькину руку и вывернул ее. Витька выдернул руку и бросился на Мишу.

Ответом ему были подножка и вполне квалифицированный удар в подбородок.

Витька упал.

– Опять получишь!

Витька не внял этому предупреждению, поднялся, снова бросился на Мишу, но между ними уже стоял Славка.

– Ребята, прекратите сейчас же!

Вмешательство Славки вряд ли подействовало на Витьку. Но из-за угла появился Валентин Валентинович Навроцкий.

– Добрый вечер!

На скамейке по прежнему темнела фигура Шаринца.

– У вас опять серьезный разговор! – улыбнулся Навроцкий.

– Ничего особенного, – сухо ответил Миша. – Пошли, Славка!

– Спокойной ночи! – сказал Навроцкий.

– Пока, – ответил Миша, не оборачиваясь.

Обернулся вежливый Славка:

– До свидания!

Навроцкий проводил их задумчивым взглядом, потом спросил Витьку:

– По прежнему не ладите.

– А тебе какое дело?!

– Как грубо, как грубо, – поморщился Навроцкий. – Так вот, слушай, Витюня: будешь так разговаривать со мной, я из тебя сделаю бефстроганов, понял?

Это говорил не лощеный делец, а какой-то совсем другой человек…

Его слышал и Шаринец. Валентин Валентинович Навроцкий произнес свою угрозу достаточно громко.

Фабричный клуб был полон, за занавесом слышалась возня – участники готовились к выступлению. Скоро начало, а Славка не пришел – Миша отметил это с огорчением. А Витька Буров пришел, Миша отметил и это… Пришел, конечно, чтобы поскандалить, чтобы испортить вечер.

Занавес раздвинулся. Яша Полонский заиграл на рояле марш живой газеты – причудливую смесь революционных песен, вальсов, старинных романсов и опереточных мелодий.

Под звуки этой своеобразной, но достаточно громкой музыки строй живой газеты – мальчики и девочки (рубашки и кофточки белые, брюки и юбки черные) – промаршировал по сцене, декламируя вступление:

Хор смолк, шеренга застыла, из нее выступила девочка, загримированная под Люду Зимину, сплела пальцы, вытянула руки и, поводя плечами, запела: