Сергей Голицын - Сорок изыскателей, За березовыми книгами

Рядом со мной стоял высокий, статный, белокурый сержант.

— Колька! — всплеснула руками Эльвира. — Да когда же это ты приехал? В отпуск или насовсем?

— Насовсем, — нехотя пробасил сержант.

Чувствуя, что любезный разговор грозит затянуться надолго, я самым бесцеремонным образом вмешался:

— Так где же эти березовые книги?

— Да ведь я же вам сказала: в металлолом сдала, — начала было сердиться Эльвира и тут же улыбнулась сержанту: — Думаешь в наш колхоз или на производство податься?..

— Простите, — вторично перебил я, — это крышки вы сдали в металлолом, а самые… самые берестяные листы?

— Ах, дались они вам! — вспылила Эльвира. — Да сожгла я их!

— Как — сожгла?!

Верно, мой вопль был такой отчаянный, что все трое — сержант, Эльвира и покупательница селедок — оторопело обернулись.

— Ну да, сожгла, все пять книг. Дрова сырые попались. Целую зиму этой берестой печки разжигала… Ну, гражданин, будете чего покупать, так покупайте! — повысила она голос.

Самые различные чувства охватили меня. Я покачнулся, оперся рукой о прилавок, потом глубоко вздохнул и, шатаясь, пошел к выходу.

— Какие некультурные! Я думала, они полмагазина у меня купят, — услышал я за своей спиной.

Мы столпились на крыльце и не сразу смогли не только опомниться, но даже отдышаться.

«Утопить! Расстрелять! Отрубить голову! Нет, мало!» — думал я.

Мои спутники молчали, видимо, они думали о чем-нибудь в этом роде.

Первым заговорил Миша.

— Всю жизнь мы будем ее презирать, — глухо сказал он.

— Пре-зи-ра-ем! Пре-зи-ра-ем! — хором звонко проскандировали все.

Вряд ли Эльвира услышала нас. Сквозь притворенную дверь доносились ее короткие смешки.

Не говоря ни слова, мы спустились с крыльца и медленно зашагали в Курбу.

Николай Викторович выслушал мой рассказ с горькой усмешкой.

— И вам не повезло, и мне не повезло. Очутились мы с вами у разбитого корыта: вы не нашли березовых книг, а я голову ломаю, куда делась Ира. Значит, кончаем поход. Надо как-то суметь достать машину до Ярославля. Оттуда поездом в Москву. А сейчас я созываю «большую» линейку.

Все, кроме Ленечки, выстроились во дворе школы. Таня, Галя и Лида встали сбоку.

Наступила абсолютная тишина.

Николай Викторович поднялся на крыльцо. Гриша сделал перекличку, подошел чеканным шагом и отдал рапорт.

Начальник похода начал говорить:

— В тот день, когда один из вас едва не превратился в полного инвалида… — Николай Викторович не видел, что этот самый «инвалид», прикованный к «воронечнику», без моего разрешения допрыгал до окна и сейчас, за спиною начальника, разинув рот, сгорал от любопытства. — В тот день директор школы гостеприимно раскрыл перед нами двери с одним только условием: не ходить на их выпускной вечер, не портить настроения молодежи, вступающей в жизнь…

Тут Николай Викторович сделал паузу. И вновь его голос загремел с удвоенной силой.

— Какой позор! Какое отсутствие элементарной культуры! Вы воспользовались тем, что меня нет, отправились на вечер в таком ужасающем виде и танцевали там с механизаторами.

Николай Викторович перевел дыхание и уничтожающе посмотрел на неподвижно стоявших «преступниц».

— Простите, я вас перебью. — Сзади стоял директор, такой вежливый, такой гостеприимно улыбающийся. — Только что звонили из сельсовета: пустая трехтонка идет в Ярославль, через пять минут она будет у ворот школы.

Николай Викторович посмотрел на директора, потом обвел взглядом строй ребят.

— «Большая» линейка переносится в Ярославль, там я сообщу свое решение, — сказал он, — а сейчас пять минут на сборы. Быстро!

Через полсекунды двор опустел. Я и Николай Викторович сердечно пожали руку директору и поблагодарили его.

В Ярославле машина довезла нас до каких-то ворот. Слева были дома, а справа, за тенистой липовой аллеей, словно земля провалилась. И я не сразу сообразил, что мы стоим на верху горы. Я прошел несколько шагов вперед. По откосу росли старые липы, и в просветах между их зелеными макушками глубоко внизу я неожиданно увидел огромное светлое пространство. Будто широчайшая голубая дорога прошла под горою. Макушки кудрявых лип мне мешали смотреть, и все же я понял: эта дорога была Волга.

— Ура-а-а! — закричали ребята и, забыв о вещах, оставленных на тротуаре, подбежали к чугунной решетке.