Идилля Дедусенко - Жаворонки ночью не поют

Моторки, раздвигая острым носом воды Амударьи, шли по-над берегом, и десятки ребячьих рук тянулись к сочной траве. Дети срывали её пучками и тут же отправляли в рот. «Еще свалятся», – подумала Зойка, но сказать ничего не могла. Все её силы сейчас уходили на то, чтобы не провалиться в «бездну». Она чувствовала, как мир постепенно отстраняется от её сознания, в котором чёрный ветер гасит одну за другой мысли, будто свечи. «Держись, держись! – приказывала она себе. – Ещё нельзя, ещё не доехали».

В детдоме их тоже встречали. Весь персонал высыпал на улицу. Женщины подхватывали самых маленьких и несли их на руках, и при этом у них были такие лица, словно они увидели что-то невероятное, чего не бывает на свете. Зойка боялась упасть и шла медленно, осторожно, будто ощупью. «Ещё не всё, ещё не конец, надо передать детей по всей форме… Их надо накормить». Зойка даже не удивилась, что эта мысль опять преследует её – за два месяца она с нею сжилась.

– Все в санпропускник! – услышала она. – Сначала в санпропускник!

Няни и воспитательницы, отмывая ребят, поражались, сколько грязи может впитать в себя человеческое тело. Дети безропотно отдали себя во власть взрослых – они были так слабы, что у них хватало сил только на то, чтобы удержаться на скамейке. Зойка смотрела, как на девочек надевают чистые цветастые платья, и не знала, что ей делать со своим. Оно превратилось в клочья и было так грязно, что просто немыслимо надеть его снова.

– Возьми мой сарафан, он совсем новый и тебе подойдёт, – сказала одна из воспитательниц и как-то странно задержала на Зойке свой взгляд.

Зойка улыбнулась смущённо в знак благодарности и, накинув сарафан, машинально стала впереди ребят. Строем они вошли в столовую.

Первое, что увидели на столах, были белые скатерти, а на них – белый хлеб. Горы хлеба! Аппетитные кусочки высились на стеклянных вазах, как чудо из прошлой жизни. Ещё не дождавшись супа, все моментально проглотили по кусочку хлеба и потянулись за следующим. Но тут вошел врач.

– Убрать хлеб, – приказал он. – Оставить только по одному ломтику.

Дети устремили на него испуганные глаза.

– Вы будете есть через каждые два часа понемногу, – успокоил их врач. – Так надо, чтобы вы не заболели.

Ребята молча принялись за бульон, который принесли в пиалах, но Зойка видела, что они плохо понимают врача и наедятся ещё не скоро. Чёрный туман, охватывавший её час назад, немного рассеялся, но весь организм был в напряжении, будто внутри кто-то натянул до отказа сотни тонких металлических струн.

Перед сном Зойка пошла по палатам. Дети лежали на чистых постелях, и сами чистые и просветлённые до неузнаваемости.

Вот и кончился этот немыслимый переход. Все целы. Все живы. Она выполнила своё самое важное поручение. Только почему же нет радости на душе? Почему такая тяжесть сковывает тело? И почему так странно смотрят на неё дети? Ещё несколько часов назад они были едва живы и, наверное, потому не могли видеть того, что видят сейчас. Но что они такое видят, что неизвестно ей самой?

Зойка вспомнила, что уже два месяца не смотрела на себя в зеркало. Наверное, так почернела от солнца, что и узнать невозможно. Это неважно, зато все живы. Она довела их до места. Теперь всё будет хорошо.

А что будет с ней самой? Куда ей деваться? Вот он, тот вопрос, который подспудно давил тяжестью. Если её не оставят здесь хотя бы уборщицей, как она будет жить без этих детей?

Бесформенные тёмные пятна снова поплыли перед глазами. «Дождусь вместе с ними, когда можно будет вернуться домой, вместе и вернёмся», – подумала Зойка, стараясь усилием воли разорвать чёрную завесу и унять дрожь.

Она медленно шла по коридору, надеясь, что движение поможет ей удержаться, не свалиться в «бездну». Навстречу ей, слегка пошатываясь, шла не то девочка, не то старушка, сразу и не разберёшь. Как видно, кто-то из местных. Она была черна и согнута, как засохший стручок акации. Пёстрый сарафан болтался на тонкой фигурке, длинные волосы спускались на плечи. Зойка подошла к ней уже совсем близко и увидела расширенные, словно удивлённые глаза с огромными зрачками, пристально глядящие в одну точку: на неё, на Зойку.

Это лицо было ей чем-то знакомо. Зойка остановилась, напрягая мозг, пыталась вспомнить, где могла его видеть. Пожалуй, это не старушка, а девочка. Она тоже остановилась. Но почему у неё такие странные глаза и белые волосы? Ах, вот что, это седина. Три широкие пряди охватывают почти всю голову. Так всё же – старушка. Но что это с головой? Она сейчас разорвётся на части. Опять в висках застрекотали сотни цикад.