Идиллия Дедусенко - Жаворонки ночью не поют

Зойка подняла руки к вискам, сжала голову, и та, в пёстром сарафане, сделала то же самое! Зойка приподняла руками волосы, всматриваясь в такое мучительно знакомое лицо, и вдруг поняла: зеркало! Она видит себя в зеркале. Се-бя? Безмерный ужас охватил её.

— Нет, нет, — прошептала она, качая головой, и зеркало тотчас отразило и этот ужас, и покачивание головы, и странный взгляд.

— Не-е-т! — закричала Зойка. — Нет! Нет! Нет!

Тёмные рваные пятна, наползая друг на друга, сомкнулись в плотный чёрный круг. Зойка рухнула на пол, потеряв сознание.

Она увидела рыжие солнечные блики на белой стене и поняла, что наступило утро: было всё время темно, а теперь светло. Над ней склонилась аккуратная головка в белой шапочке.

— Как самочувствие? — и улыбка озарила миловидное лицо.

Зойка пристально смотрела на девушку, вспоминая, кто она.

— Степан Егорович, — позвала девушка. — Больная проснулась.

«Больная? — удивлённо подумала Зойка. — Это обо мне?» Степан Егорович тотчас явился. Он был большой и добродушный. Зойка смотрела на него несколько секунд, а потом отчётливо вспомнила, что уже видела и его, и девушку. Вот только где? Да, наверное, здесь же, раз она в больнице. Кто они такие? В белых халатах и улыбаются. А-а-а, врачи, ведь она лежит в больнице. В больнице?

Зойка всё ещё недоумевала, когда Степан Егорович, улыбаясь, не проговорил, а почти пропел с украинским акцентом:

— Добрэнького утрэчка! А то совсем заспалась дивчина. Как самочувствие?

— Хорошо, — неуверенно ответила Зойка.

— И сам вижу, что хорошо, но бегать еще рано. Посидеть немного в кровати можно, а вставать — ни-ни!

Похлопав ободряюще Зойку по руке, доктор вышел. Зойка пыталась понять, что с ней произошло, но не могла толком ничего вспомнить. Память только сохранила постоянное ощущение страшной тяжести и такую темноту вокруг, в которой ничего нельзя было рассмотреть. Сегодня впервые пришло ощущение покоя, и Зойка стала припоминать, что до больницы у неё была какая-то жизнь, и в этой жизни были другие люди. Но какие? Она прикрыла глаза, вспоминая. Сначала ей не удавалось вспомнить ничего, но потом почему-то представились рельсы. Длинные, бесконечные рельсы, затем — море и тонкие детские ручонки, протягивающие ей маленькую жестяную баночку, полную воды. Зачем? Она совсем не хочет пить. Зачем ей принесли воду, да ещё в проржавевшей баночке? И кто принёс? Детские руки… Дети, дети… Дети! У неё были дети! Много детей! Где дети? Эта отчетливая мысль молнией пронизала Зойкино сознание, и она почти крикнула:

— Где дети?

Медсестра удивлённо повернулась к Зойке, но моментально справилась с удивлением и мягко ответила:

— В детском доме. Разве ты не помнишь?

Грянул оркестр, затарахтели моторные лодки, и на столах появились горы белого хлеба… Да, да, она вспомнила. Она привела детей к людям. Они все живы и здоровы. Значит, где-то здесь, рядом с ней, и она может их увидеть.

— Ко мне никто не приходил? — с надеждой спросила Зойка.

— Приходили, — успокаивающе ответила медсестра, — часто приходили. Ребята из детдома.

— А почему я никого не видела? Их не пустили?

— Как же можно было пустить? В изолятор никого не пускают. Да и смысла не было. Ты же почти всё время, — медсестра поискала слово и, явно чего-то не договаривая, сказала: — Без сознания всё время… И ногу чуть не отрезали, рана такая запущенная. Да Степан Егорович отстоял.

Зойка судорожно ощупала ноги — обе на месте. Медсестра улыбнулась:

— Считай, что счастливо отделалась. Ещё месяца два, и выпишут.

— А сколько я здесь?

— Четыре месяца.

— Четыре? — Зойка обдумывала следующий вопрос, с удивлением глядя на медсестру. — И… всё время без сознания?

Медсестра ответила, стараясь не смотреть на Зойку:

— Иногда приходила в себя, но так кричала и вскакивала, что всё равно бы никого не узнала. Приходилось делать укол. В общем, тяжёлая была, а сейчас ничего, на поправку пойдёшь.

Зойка задумалась: интересно, как там дети без неё? Приходили. Значит, помнят её, беспокоятся.

— А теперь, когда придут, пустите их, пожалуйста, — попросила Зойка, — уже можно.

Медсестра помолчала, словно обдумывая, сказать или не сказать, и, наконец, решилась:

— Они не придут. Их подкормили, подлечили и отправили дальше. У вас направление-то было в Фергану. А здесь теперь другие.

— Не может быть…

Зойка почувствовала, как сильно дрожат у неё губы.

— Они приходили попрощаться, да пустить было нельзя, — вздохнула медсестра.