Идиллия Дедусенко - Жаворонки ночью не поют

— Иди к доске, — Кирьян опустил палец.

Зойка перевела дыхание. Когда отвечает Паша Марков, это надолго. Вокруг одного физического явления он нагородит столько, что только они с Кирьяном и могут разобраться.

На этот раз задача была такой длинной и сложной, что Кирьян частенько застывал с самым приятным выражением лица. Когда Паша умолк, учитель вынул из кармана большие круглые часы, цепочку от которых, наверное, давно потерял, и, взглянув на циферблат, понял, что только-только успеет объяснить новый материал. Зойка расслабленно слушала его — «гроза» пронеслась мимо, и ей теперь было легко.

— Говорила же тебе: не спросит, — шепнула Рита. — Трусишка ты.

Кроме способностей к точным наукам, самым замечательным у Паши было его необыкновенное терпение. Не только в классе, но и во всей школе и даже, наверное, в городе не было человека, который сумел бы вывести его из равновесия.

Он родился в одном месяце с Ритой, всего на десять дней позже, что она, однако, использовала при каждом удобном случае, категорически изрекая: «Слушайся старших!» Дома их стояли рядом, семьи дружили из поколения в поколение, и, само собой разумеется, Рита и Паша росли, как родные.

В ноябре сорок первого им исполнилось по шестнадцать. Паша знал Риту как никто другой, и всё же не смог бы сказать, какая она: красива ли, умна, добра или зла. Он никогда над этим не задумывался — не было необходимости. И своё отношение к ней никак не определял, «слушался старших», да и всё. С первого класса носил её портфель в школу и обратно, на перемене доставал из ранца два яблока, себе и Рите, подолгу дожидался её, когда она после уроков ещё болтала с подружками у школьных ворот. Рита воспринимала всё это как должное, положенное ей по какому-то неписаному закону. И Паше никогда не приходила в голову мысль о том, что можно всё изменить, — ему это было просто не нужно.

Впервые он почувствовал что-то иное на новогоднем вечере. Уже полгода шла война, но здесь, в небольшом городке на Северном Кавказе, многое осталось таким, каким было в мирное время. Ночью по-прежнему зажигались огни в незатемнённых окнах — фронт был ещё далеко, и бомбежки не угрожали; по праздникам молодёжь высыпала на улицы, собираясь кучками у чьих-нибудь ворот. Вот и в школе, как обычно, решили устроить маскарад.

Готовиться к нему стали заранее. В физкультурном зале из угла в угол протянули самодельные «флажки», «комочки снега» из ваты на длинных нитках. Посередине, как всегда, стояла ёлка, на этот раз небольшая, но свежесрубленная, ещё источавшая острый запах хвои. Две лампочки на потолке, горевшие вполнакала, и слабенькая гирлянда на ёлке освещали зал тусклым светом, что в тот вечер даже придавало романтическую таинственность. Но самым настоящим сюрпризом на этом маскараде был… духовой оркестр! В городе временно стояла воинская часть, оркестр прислали оттуда, удовлетворив просьбу директора, но вместе с оркестром пришла и довольно большая группа молоденьких солдат, ещё не нюхавших пороха: командир считал, что разрядка перед отправкой на фронт им не помешает. Было и несколько младших командиров, лечившихся в госпитале и со дня на день ожидавших выписки.

Рита велела Паше явиться на бал-маскарад пораньше и ждать её. Он давно уже был в зале и томился бездельем. Нацепив широкий картонный нос с усами, стоял недалеко от двери, прислонившись к стене, и ждал, когда появятся Рита с Зойкой.

Оркестр заиграл вальс «Голубой Дунай», и в этот момент вошли они. Паша, улыбаясь, пошел им навстречу.

— О, маска, я вас знаю! — весело заявила Рита и, сняв шубку, кинула Паше на руки.

Она шагнула к ёлке, и Паше показалось, что перед нею все расступились. Рита была в голубом крепдешиновом платье и белых лодочках, которые будто сами вышли из бот, стоявших у Пашиных ног.

— Убери! — весело приказала Рита, и Паша поднял с пола боты.

Он добродушно улыбнулся: ну, теперь обеспечен занятием на весь вечер, ведь у Риты может появиться ещё тысяча желаний.

— Паша, можно около тебя положить? — Зойка пристраивала своё пальто с цигейковым воротником рядом на стул.

— Давай, — благодушно согласился Паша и, взглянув на неё, замер.

Да Зойка ли это? Длинные каштановые косы распущены, волосы уложены на манер барышень из девятнадцатого века. Тёмно-синее шерстяное платье, в котором она ходила на занятия, было теперь украшено белым, в синий горошек воротником и такими же манжетами, что подчеркивало строгость причёски и делало Зойку какой-то необычной, даже загадочной.