Мила Блинова - Большой Кыш

Тука приблизился к домику братьев-кышей, чуть не увязнув в глинистой жиже. Подобравшись к дверце, за которой кто-то надрывно вопил, Тука трижды ударил в дверь колотушкой, подвешенной к дверной притолоке. Рыдания и вопли смолкли. За дверью послышалась возня. Потом сердитый голос грубо осведомился:

— Кто это там?

— Это я, Тука, — неуверенно ответил кыш.

— Нечего всяким Тукам ходить в гости, куда их никто не звал, — грубо ответили из-за двери.

— Почему? — удивился тот.

— Таков Закон, — важно ответили из домика.

— Разве есть такой Закон?

За дверью довольно долго размышляли, сопя и хлюпая носом. Потом дверь открылась, и перед Тукой предстал сердитый лохматый кыш, укутанный в теплый оранжевый шарф. Кыш свирепо топнул задней лапой:

— Ты — глупый кыш, который не знает про Закон! Ты — гадкий нахальный кыш, который ходит в гости без приглашения! Ты — кислый, как незрелый кизил, и вонючий, как старый носок, ты…

— А ты — негостеприимный хозяин, — прервал его Тука, — и больше ничего!

— Это неправда! Я — не ничего, я гораздо больше, я — кыш Хлюпа! — опять топнул лапой сердитый кыш.

— Ну тогда пригласи меня войти в дом и погреться у очага, как принято в нашем племени. Ведь мы очень гостеприимные и добрые существа.

— Кто это сказал? Это сказал Закон? — заинтересовался хозяин хижины.

— Я не знаю, что сказал Закон, но, думаю, с этим он не стал бы спорить.

— «Не стал бы»! Он-то, может, и поспорил бы, а вот ты с ним — нет, — вздохнул лохматый кыш и, немного помедлив, все же впустил Туку в дом.

Гость огляделся: второго брата нигде не было видно. Еще Тука заметил, что хижинка была сложена кое-как. А это всегда считалось у кышей дурным тоном. Кыши были аккуратными и чистоплотными существами. Они не выносили разгильдяйства в работе. От беспорядка у них начинал болеть живот и чесались уши. Они просто терпеть не могли лежалой, грязной посуды или нестираных жилеток. Но братцы Слюня с Хлюпой, видно, были исключением.

Увидев вокруг себя страшный беспорядок, Тука пожалел, что ослушался Хнуся. Увы, он попал в дом к неряхам. Скорее всего, об этом на холме знали все, кроме него. Ведь даже Бяка обходил этот дом стороной. С трудом преодолевая неловкость и брезгливость, Тука попытался завязать разговор:

— Хлюпа, а где же Слюня, у вас ведь один домик на двоих?

— Да кто он такой, этот Слюня? — ядовито осведомился Хлюпа. — Знать не знаю никакого Слюни.

— Как это «кто такой»? Слюня — твой брат, такой же пачкуля, как и ты. Да в придачу еще и соня, если до сих пор валяется в постели.

— Что-что? Кто это соня? — ревниво заступился за брата Хлюпа. (За стеной кто-то завозился и всхлипнул.) — Не смей дразнить Слюню! И вот что я тебе скажу, вредный, незваный гость: ты — вонючий…

— Знаю-знаю, — перебил его Тука, — я — вонючий, грязный носок. У тебя, Хлюпа, совсем не развито воображение, толком не можешь отвести душу. Ты за время спячки перезабыл все кышьи традиции. Забыл, что на Празднике Розового Кыша на Поле Брани любой из нас может без устали в течение получаса ласкать слух присутствующих утонченными выразительными, адресованными кому угодно рифмованными ругательствами? Ну например, рассердившись на брата, ты читаешь ему такие стихи:

— Понимаешь, — продолжал рассуждать Тука, — когда к кому-то испытываешь плохие чувства, надо непременно выплеснуть их. Но только в стихах — такова наша традиция. Тогда низменная злость проходит и приходит благопристойное раздумье — следует ли ссориться из-за ерунды. Вот попробуй отругай меня как следует, но только складно.

— Ладно! — Идея высказаться в адрес Туки очень понравилась Хлюпе. Он покрепче уперся задними лапами в пол, втянул голову в плечи и, сдвинув брови, открыл было рот… но почему-то поэтический слог к нему не пришел. — Ну нет, я так не могу! — Он расстроенно дрыгнул задней лапой. — Я же тебя в этом году второй раз вижу, у меня и злости-то к тебе еще не накопилось. Как я смогу тебя как следует отругать?