Марк Твен - Принц и нищий [Издание 1941 г.]

— Погиб? Почему?

— Моя спина — хлеб мой, о милостивый мой повелитель! Если она не получит ударов, я умру с голода. А если вы бросите учение, моя должность упразднится, потому что вам уже будет ненадобен «паж для побоев». Смилуйтесь, не прогоняйте меня.

Том был тронут этим искренним горем. С царским великодушием он вымолвил:

— Не огорчайся, мой друг! Я закреплю твою должность за тобою и за всем твоим родом.

Он слегка ударил мальчика по плечу шпагой плашмя и воскликнул:

— Встань, Гэмфри Марло! Отныне твоя должность становится наследственной во веки веков. Отгони скорбь! Я опять примусь за мои книги и буду учиться так скверно, что твое жалованье, по всей справедливости, придется утроить, — настолько увеличится твой труд.

— Благодарю вас, благородный повелитель! — воскликнул Гэмфри в порыве горячей признательности. — Эта дарственная щедрость превосходит все мои мечты. Теперь я буду счастлив до конца моих дней, и все мои потомки будут счастливы.

Том сообразил, что этот мальчик может быть ему очень полезен. Он заставил Гэмфри разговориться и не пожалел об этом. Мальчик был в восторге, что может способствовать «исцелению» Тома; каждый раз после его рассказа о разных происшествиях в классной и во дворце стоило только напомнить «больному уму» короля о подробностях, как тот сам ясно припоминал их. Этот разговор дал Тому множество весьма ценных сведений о дворцовых нравах и обычаях, и он решил черпать ежедневно из того же источника и потому приказал допускать к нему Гэмфри каждый раз, как тот к нему придет, если только его величество не будет беседовать в это время с другими. Не успел Гэмфри уйти, как явился Гертфорд, принеся Тому новые заботы и горести.

Он сообщил, что лорды совета, опасаясь, как бы преувеличенные рассказы о расстроенном здоровье короля не распространились в народе и за границей, сочли за благо, чтобы его величество через день-другой соизволил обедать публично. Его здоровый цвет лица, бодрая поступь, спокойствие, непринужденность и милостивая обходительность лучше всего рассеют сомнения и успокоят всех — в случае, если нежелательные слухи уже проникли в широкие слои населения.

Граф начал деликатнейшим образом наставлять Тома, как следует ему держаться во время этих парадных обедов. Под видом довольно прозрачных «напоминаний» о том, что Тому, будто бы, было отлично известно, он сообщил ему весьма ценные сведения. К великому удовольствию графа, оказалось, что Тому нужна в этом отношении весьма небольшая помощь. Догадливый мальчик успел получить все необходимые инструкции от Гэмфри Марло, потому что быстрокрылая молва об этих публичных обедах давно уже носилась по дворцу, и Гэмфри сообщил о ней Тому несколько минут назад. Том, конечно, предпочел умолчать о своем разговоре с Гэмфри.

Видя, что память короля значительно окрепла, граф решил подвергнуть ее, будто случайно, еще нескольким испытаниям, чтобы судить, насколько подвинулось выздоровление. Результаты получались отрадные — не всегда, а в отдельных случаях: там, где оставались следы от разговоров с Гэмфри. Милорд остался чрезвычайно доволен и сказал голосом, полным надежды:

— Теперь я убежден, что, если ваше величество напряжете свою память еще немного, вы разрешите нам тайну большой государственной печати. Еще вчера эта большая печать имела важное значение, сегодня уже утраченное, так как ее служба закончилась с жизнью нашего почившего монарха. Угодно вашему величеству сделать усилие?

— Если ваше величество напряжете свою память…

Том растерялся. Большая печать — это было нечто совершенно ему неизвестное. После минутного колебания он взглянул невинными глазами на Гертфорда и простодушно спросил:

— А какова она с виду?

Граф чуть заметно вздрогнул и пробормотал про себя:

— Увы! ум у него опять помутился. Неразумно было заставлять его напрягать свою память…

Он ловко перевел разговор на другое, чтобы Том и думать забыл о злополучной печати. Достигнуть этого ему было очень нетрудно.

Том — король.

На другой день явились иностранные послы в сопровождении блестящей свиты, и Том принимал их, восседая на троне, с великолепной и даже грозной торжественностью. Вначале пышность этой сцены пленяла его взор и воспламеняла фантазию, но прием был долог и скучен, речи тоже были долги и скучны, так что удовольствие под конец превратилось в тягостную и тоскливую повинность. Время от времени Том произносил слова, подсказанные ему Гертфордом, и добросовестно старался выполнить всю церемонию; но это дело было для него еще внове, и он справлялся с ним не слишком удачно. Вид у него был королевский, но чувствовать себя королем он не мог. Поэтому он был искренно рад, когда церемония кончилась.