Николай Устинович - Золотая падь

В путь тронулись рано утром. Закинув за плечи котомки, шли гуськом по узкой тропе. Ветки кустарника цеплялись за рукава, и на одежду падали сверкающие серебром росинки. Изредка позвякивал привязанный у деда к поясу котелок, трещали под ногами сучья.

— Сережу береги! — наказывала Федотычу бабка Марья, семеня сзади. — Смотри, чтоб не заболел, не дай бог...

— Давай-ка будем прощаться, — с подавленным вздохом ответил дед. — На пасеку тебе итти пора.

Они расцеловались, и бабка Марья медленно побрела домой, то и дело оглядываясь и вытирая лицо подолом фартука... А Федотыч и Сергей шли молча до самой реки. И лишь когда сели в лодку и оттолкнулись от берега, дед громко сказал:

— Вот и поплыли!

Он хотел, видимо, добавить еще что-то, но лишь тряхнул бородой и налег на весла.

Лодка быстро мчалась вниз по течению. Сидя у руля, Сергей смотрел, как уходили вдаль родные берега. Вот исчезла в голубой дымке последняя знакомая сопка. На реку надвинулись высокие скалы. Они отвесно падали в воду, и волны с шумом разбивались о гранит. Потом река снова вырвалась на простор, разлилась по широкой равнине тихими протоками.

Из-за островка вывернулась встречная лодка. Гребец ловко работал двухлопастным веслом, и легкая долбленка быстро двигалась против течения.

— Прохор Торопов, — узнал дед и, махнув картузом, крикнул:

— Причаливай!

Гребец кивнул головой и направился к островку. Сергей тоже круто повернул руль. Обе лодки почти разом ткнулись носами в пологий берег.

Торопов легко выпрыгнул на песок и, приподняв кепку, степенно кивнул.

— Далече? — спросил он коротко, протягивая деду руку.

— К Большому гольцу, — так же коротко ответил Федотыч.

Прохор помолчал. Он ждал, что собеседник скажет о направлении своего пути что-нибудь более определенное. Но Федотыч не произнес больше ни слова. И, подчиняясь таежному этикету, Торопов перевел разговор на другую тему.

Тем временем Сергей начал кипятить чай. Дед и Прохор сели рядом.

— Если будешь в Карагане — кланяйся Увачану, — сказал Федотыч. — Звал я его с собой, а он отказался наотрез. Письмо бестолковое прислал... Передай, что серчаю на него.

— Ладно, — кивнул головой Торопов. Он выколотил о каблук сапога трубку и стал прощаться.

— Куда спешишь? — пытался удержать его дед. — Напьемся чайку и поплывем.

— Спасибо, недавно пил, — ответил Прохор, спуская на воду лодку. Широко расставив ноги, он оттолкнулся от берега. Долбленка сразу вылетела чуть не на средину реки, закачалась на быстрине. Сильным взмахом весла Торопов поставил ее носом против течения. Затем, поворачиваясь к деду, крикнул:

— Вчера вниз проплыл какой-то незнакомый. Спрашивал, не встречал ли я тебя.

Сергей поспешно вскочил с земли.

— Как одет? — спросил он.

— В брезентовой куртке, в приискательских сапогах.

— Какая борода?

Прохор бросил весло и, сложив ладони рупором, ответил:

— Клинышком!

Несколько дней уже дед и внук плыли по извилистой таежной реке. И только теперь Сергей стал понимать, что затеянное ими путешествие — совсем не увеселительная прогулка.

Часто путь преграждали перекаты. Река с шумом бушевала между камней, швыряя лодку, словно щепку. Надо было иметь много выдержки и опыта, чтобы провести утлое суденышко безопасным путем.

На мелких местах немало хлопот приносили подводные коряги. Они то и дело грозили опрокинуть лодку или пробить дно.

Но зато как чудесны были ночевки у костра, под открытым небом! И запах дыма, и горячая уха, и постель из мха и веток, — все это было так необычно хорошо, что Сергей не желал большей награды за все опасности тяжелого пути.

Однажды вечером на пологом левом берегу открылась широкая поляна. В глубине ее, среди деревьев, показались крыши изб.

— Перекресток, — сказал Федотыч, круто поворачивая руль. — Слыхал?

— Нет, — покачал головой Сергей.

— Громкая раньше была заимка. Вся тайга ее знала.

Дед привязал лодку к ржавому кольцу в покрытом мохом лиственничном причале и вышел на берег.

Возле причала высилась площадка, вымощенная гладким камнем-плитняком. От нее к заимке вела широкая еловая аллея. Когда-то чистая и гладкая дорожка теперь была захламлена валежником и бурьяном, на площадке между камней к свету протянулись чахлые елки.