Олег Раин - Остров без пальм

Выскользнув с террасы, я взяла свой «Салют» и выкатила за калитку. Оглянувшись, помахала отцу рукой, но он не пошевелился — так изваянием и продолжал сидеть за столом. Мне даже подумалось, что я машу рукой не отцу, а своему вчерашнему дню. Дню, в котором у меня было все — родители, братик и будущее.

Велосипед у меня был все тот же, давний — можно сказать, битый, дамского типа — без рамы, не сказать, что легкий, зато с обновленными, почти горными колесами. Шипованными, как говорил Глебушка. Скорость всего одна, но тормоз надежный — педальный. Может, есть велосипеды лучше, но я привыкла и к этому. Между прочим, с ним я тоже научилась разговаривать, и он, поскрипывая, частенько мне отвечал.

Направление выбирать не пришлось — у меня всегда получалось одно и то же. Бизон с мамой и Глебушкой, конечно, повернули налево, двинувшись по трехрядному шоссе, я же покатила иным путем.

Небольшой рывок до кирпичной водонапорки, а там сворот к морю. Этот путь меня всегда привлекал — песочно-желтый, игриво-вертлявый. Не то дорожка, не то тропка — сразу и не поймешь. Даже ширина у этой дорожки была повсюду разная — точно у наглотавшегося лягушек ужа. И подобно ужу, она извивалась, убегая в заросли, приглашая за собой, дразня неведомыми тайнами. Конечно, катить по асфальтовому шоссе было не в пример легче, но и скучнее, разве нет? Там и машины обгоняли мой «Салют» на каждом шагу, а я не люблю машины. Они плодятся, как городские осы. И так же назойливо гудят справа и слева. Вас то и дело обдает жаркой волной, и велосипед превращается в ползущую по дорожной обочине мошку.

Люди почему-то этого не понимают, но очень скоро машины действительно победят человечество. Совсем как в жутких фантастических фильмах. И будет вокруг ядовитый, обезлюдевший мир. Только ржавые громады заводов, вставшие на прикол корабли и миллиарды брошенных на дорогах автомобилей.

Здесь же, на тропке, все обстояло иначе: машин не было вовсе, а я неслась точно всадница на коне одна-одинешенька. Когда же катилась под гору, велосипед начинал восторженно поскрипывать, а у меня от скорости захватывало дух и высекало из глаз слезы. «Давай же, Ксюх, крути педали!» — с уханьем покрикивал велик и в самом деле подскакивал очень даже по-живому — совсем как необъезженный мустанг. Я только успевала приподыматься над седлом. И тоже вопила. Поселок-то позади — никого моими воплями не удивишь. Справа — прилегшими отдохнуть верблюдами-великанами тянулись лохматые холмы, слева — гигантскими наконечниками копий в небо целились пирамидальные тополя с кипарисами. Заслышав велосипедный «галоп», дорогу шустро перебегали хвостатые ящерки, а от обочины стремительными вертолетами в воздух взмывала саранча. Иные красавцы пролетали по десять-пятнадцать метров. Я тоже с велосипедом на мгновения подпрыгивала, однако соперничать с саранчой, конечно, не могла. Увы, не было крыльев и чего-то еще — возможно, самого важного для подобных полетов. Иногда на крошечные секунды оно словно являлось ко мне, и тогда велосипед подлетал вверх, парил некоторое время в невесомости, но потом все равно бился колесами оземь.

Впрочем, сегодня рассчитывать на взлеты не приходилось. Я неспешно крутила педали, машинально объезжала колдобины и коренья. При этом постоянно думала о маме с Глебушкой и об отце. Больше, наверное, все же о Глебушке. Он был таким же, как я, — о нем, как и обо мне, родители на каком-то этапе своих баталий попросту забыли. Мама упрекала папу в собственной скуке и семейной бедности, папа именовал ее вертихвосткой и стрекозой. Надуваясь друг на друга, они расходились по углам, точно боксеры после проведенного раунда. Отец принимался что-нибудь мрачно строгать из досок, мама убегала к своим цветам или ложилась на диван с дамскими романами. Ну а бедный Глебушка тыкался сначала к одному, потом к другому, а после неизменно возвращался ко мне. И мы обязательно что-нибудь выдумывали — играли в индейцев, в спецназ, а то и в обычную школу.

Как индеец я была еще ничего, в качестве спецназовца не выдерживала никакой критики, зато образ учителя являла собой идеальный — обожала ставить пятерки с жирными плюсами, без конца гладила Глеба по голове, именовала умничкой и гением. Иногда мы играли в ясли — глупая такая игра, но никто ведь не видел! И Глеб нарочно притворялся младенцем — гугукал и мяукал, а я таскала его на руках и укачивала все равно как взаправдашнего младенца. Посмотреть со стороны — ну дура дурой! И впрямь воображала себя мамашей. Самое смешное, что нам обоим нравилась эта игра.