Уильям Вордсворт: Английские романтики в переводах Яна Пробштейна

Как Свобода окрыленно,
Ввысь летит вдоль небосклона
Солнечная колесница:
Разрушается граница
Меж долиной и холмами,
Словно свет вселенский, пламя
На венецианских башнях —
Отблеск доблестей вчерашних.
Падуя блистает славой,
Восставая многоглавой
Многолюдною пустыней
В ослепительной долине,
Полной зреющих хлебов, —
Скоро в житницы врагов
Пересыпят их крестьяне,
А волы, как на закланье,
На телегах, полных дани,
Словно горы, повлачат
Цвета крови виноград,
Чтоб забылся буйным сном
Кельт, упившийся вином.
Меч не предпочли серпу,
Чтоб скосить господ толпу, —
Что посеешь, то пожнешь,
Приготовь для жатвы нож,
Силу силой уничтожь,
Скорбный край, — что ж, собирай
Свой кровавый урожай.
Горько, что не в силах разум
И любовь покончить разом
С самовластьем — кровью лишь
Пятна рабства удалишь.

В Падуе на площадях
Карнавальных сея страх,
Мать и Сын, немые гости,
Смерть и Грех играют в кости,
А на карте — Эццелин [1] Эццелино III да Романо (1194–1259) — военачальник, синьор Вероны, Падуи и Винченцы, брат Куниццы да Романо, тиран, один из предводителей партии гиббелинов, был женат на дочери императора Фридриха II. Прославился жестокими расправами над противниками и был в 1254 г. отлучен от церкви, а впоследствии против него был организован крестовый поход. В 1259 г. был разбит и тяжело раненый взят в плен. Он сорвал с себя повязки и таким образом покончил с собой, отказываясь признать власть папы. Его брат Альберико был осажден в замке Кастро Дзено, схвачен милицией Вероны, Виченцы, Падуи и Мантуи, подвергнут пытке и замучен вместе со всей семьей в 1260 г. ,
И теряя ставку, сын
Впал в неистовство, а мать,
Чтобы сына обуздать,
Обещала хлопотать
Пред австрийскими властями,
Чтоб над этими полями
До гряды альпийских гор
Властвовал он с этих пор,
Став наместником, — и Грех
Рассмеялся, этот смех
Лишь ему присущ, и вот,
Сын и мать за годом год
Укрепляют власть господ
Кровью и кровосмешеньем,
Так расплата с преступленьем
Неразлучны, перемены
Время так несет бессменно.

Падуя, сошел на нет
В ярких залах знанья свет,
И коварный смутный след,
Словно метеор, маня,
Гаснет над могилой дня.
В оны дни под эти своды
Шли паломники-народы,
Светоч твой сиял во мгле
На холодной злой земле, —
Но зажегся в мире ныне
Новый свет, а ты в пустыне:
Деспот грубою пятой
Затоптал огонь святой.

Как в глухой сосновой чаще
Огонек, едва горящий,
Гасит лесоруб норвежский,
Но огонь змеится дерзкий
Огненными языками,
И взревев, коснулось пламя
Свода сумрачных небес,
Озарен безбрежный лес,
Лесоруб простерся в страхе, —
Точно так лежать во прахе,
Тирания, будешь ты:
Ты с надменной высоты
Смотришь на пожар вдали —
Сгинь же в прахе и в пыли!

Полдень снизошел осенний
Припекает зной последний,
Дымки зыбкая вуаль
Мягко застилает даль:
Приглушенное сиянье,
Свет и цвет, благоуханье, ‑
Все смешалось, воздух мглист,
Запотевший аметист
Так сияет иль звезда
В беспредельности, когда
Разорвет небес покровы.
Виноград навис багровый
Над безветренной пустыней,
А вдоль башни сизо-синей
Взмыла дикая лоза
Строем копий в небеса.
На листве — кристаллы слез,
Здесь прошел дитя-Мороз
Легкой утренней стопой,
И размытою чертой
К югу от немой равнины
Громоздятся Апеннины,
Словно острова в оливах
Средь просторов молчаливых,
И покрытые снегами
Вознеслись над облаками
Альпы, будто грея склоны, —
И тогда в мой истомленный
Дух, что замутил родник
Этой песни, вдруг проник,
Снизошел обман святой:
Пусть любовью, красотой
Вечно будет мир согрет,
Да прольется Горний Свет
Музыкой, душой нетленной
Иль моей строкой смятенной
В одиночество вселенной!

Полдень надо мною — вскоре
Встречу вечер на просторе —
Выйдет с юною луной,
Неразлучной со звездой,
С той наперсницею, чей
Свет становится теплей
В блеске солнечных лучей.
А мечты утра, взлетая,
Как ветров крылатых стая,
Покидают островок.
Одиночества челнок
Поплывет к страдальцам вскоре,
И старинный кормчий-Горе
Правит в горестное море.

Есть, должно быть, и другие
Островки среди стихии
Жизни, Горя и Страданий, —
В том бездонном океане,
На седых волнах взмывая,
Вьется светлых духов стая,
Иль, быть может, на скале
Ждут они меня во мгле:
Через миг расправят крылья,
И челнок мой без усилья
В гавань тихую войдет, —
Вдалеке от всех невзгод,
Боли, страсти и грехов
Обрету цветущий кров:
Средь лощин, долин, холмов
С теми лишь, кого люблю я,
Буду жить, любви взыскуя,
Слушать море, гул ветров
И дыхание цветов.
Будет наша жизнь светла,
Но, быть может, духи зла,
Осквернить стремясь приют,
Толпы темные нашлют, —
Эту злобу усмирят
Тихий свет и аромат,
И возвысится душа —
Ветры, крыльями шурша,
На нее прольют бальзам.
Гимны посвящая нам,
Звучно зарокочет море,
И его дыханью вторя,
Вечной музыкой в тиши
Стих прольется из души,
И любовь дыханьем жизни
В этой радостной отчизне
Уничтожит зависть, страсти,
Воцарится братство, счастье,
И земля, к любви готова,
Станет молодою снова.