Андрей Sh - Неделимое. Pro-любовь…

Что бы там ни творилось вокруг, Софья неизменно выглядела бодрой, ухоженной, обаятельной, немного ошалелой Золушкой после полуночи. Этакой узнаваемой, прямо из детства: глянешь и сразу поймёшь – она. Как и сегодня: мокрые кучеряшки, воздушное платье-солнышко – жёлтое с широким чёрным поясом, белоснежный фартук, опаловый блеск на ногтях в тон изменчивым, чуть белёсым медовым глазам, круглым и забавно косящим, почти без косметики, как обожаю. Иные модницы маскируют красоту под боевой раскраской сексуальности, а некоторые усердствуют настолько, что и самый дорогой макияж выглядит посмертным гримом путаны. Вроде как чувствуют себя непорочными, защищёнными: тут – они, тут – не они. Поэтому я восхищаюсь мудрейшим изобретением косметологии – мицеллярной водой: она смывает впитанные тухлые лики, оставляя первородными доброту и нежность – уровень бога. Владей! Совершенствуй! По крайней мере, до выхода в свет… О да, мы дружили с Соней, если об этом, а до постели, увы, не дошло: внешность, знаете ли, коварна, особенно у одиноких блондинок в розовых кедах.

– Опять скандалят? – Соня усадила девочку на колени, тут же появились расчёска и цветные резинки.

– Снова, – пожал я плечами, пытаясь выказать полное безразличие. – У тебя что?

– Ни ёпадём! – поделилась Машенька.

– Не упали, – поправил крестницу.

– Это она о будущем, – засмеялась Соня.

– Кто знает будущее?

– Дети знают. Всегда знают. Что будет завтра, Масяня?

– Ёдём гуять! Матеем! Хер-рачить цыи-гань-сину! – как на духу выпалила.

– Вот видишь. Подетально.

– Фу, Маша! – пьяный папашин лексикон, и это ещё корректно.

– С Егором собрались цыган херачить?

– Соня! Она же всё повторяет… блин…

– Блин! – чётко поддакнула Маша.

– Кстати, о блинах. Валя! Ва-аль!? Сделай Масяне со сгущёнкой! А тебе?

– Как обычно.

– И триста с капустой! Всё?

– Пожалуй, – бонус постоянному клиенту по дружбе и чаевые сверху – то на то и выходило, дежурные три штуки – всегда в кармане. – Так как?

– А что со вчерашнего дня изменилось, Матвей? Ты постарел? Я похорошела? Всё обычно. Живём и дохнем.

– М-да, не кувалдой, но изящно в лоб.

Помолчали. Паузу заполнила болтовня малышки, которая успела до блинчиков оценить сосредоточенных мужчин в дальнем углу («седитые», «сглупые») в одинаковых похоронных костюмах и в одинаковых рельефных головах, зализанных, как чупа-чупс. Явно с того берега, к тому же минималисты: литр и три стакана. Обсудила надоедливых цыганят, то и дело мельтешивших в окне чумазыми колобками («шмешные», «выедки»), и непогоду, наседавшую над Ангарой безысходной матовой серостью («лужа подёт», «гром зарвётся»). А я и не помню уже ни лихих гроз с оглушительными разрядами (будто взрывается подстанция рядом), ни бушующих ливней, обращающих улицы в бурлящие реки, ни животворящего золотистого неба, изодранного стихией. Всё где-то вчера. Всё вчера. А то, что Машенька называет грозой – не так давно обретённый довесок Сибири: питерская морось, повсеместная московская хлябь и ленивые тамтамы азиатской осени. Подгуляло лето на стороне, закисло. А ведь август ещё в разгаре.

– Своих-то давно видел?

– Сына неделю назад, мама позавчера приходила.

– А…

– Давно.

– Не очень-то ты разговорчивый трезвый. Точно бездомный.

– Грустно, Соня. А дом, это когда в воспоминаниях горечи нет… Бездомный, да.

– Так займись чем-нибудь наконец. Кредиты когда-то закончатся.

– Нечем. И скучно.

– Вот, счастливый человек. И какая польза от ничего? – (Опять двадцать пять!)

– Соня, я нянчу чужого ребёнка, приношу тебе регулярный доход, ты кормишь, поишь и делаешь сны людей волшебными. Я – полезен.

– Злишься.

– Констатирую.

– Кого можно было споить и снюхать – все на той стороне. Чего мне стыдиться?

– Ну уж нет! Стыдятся совестливые, а у тебя, моя дорогая, – расчёт. Но я без претензий. Самогон отличный! И капуста – шик! – как раз принесли.

– Матвей!

И без того круглые глаза Софьи округлились ещё больше, точно нацелились на кого-то за моей спиной: так она выражала гнев, становясь при этом чертовски желанной. Изюминка – лёгкое косоглазие – делала её похожей на беззащитную и доверчивую Рибу МакКлейн в исполнении Эмили Уотсон 5. Однако не так проста была наша «бабушка» Соня, владевшая, по сути, полулегальным алко- и наркопритоном.

– Осуждаешь? – послышались стальные нотки, знакомые каждому пропойце в нашем околотке.

– Осиздаись! – попробовала Машенька грозно сымитировать подружку и бухнула вилкой о стол.