— Я устал, — простонал разносчик.
— Все мы устали, — подхватил Хенци. — Вахмистр Тройлер, позаботьтесь, чтобы нам принесли кофе, а немного попозже пива. Разумеется, и для нашего друга фон Гунтена, пусть знает гостеприимство нашей кантональной полиции.
— Я невиновен, комиссар, верьте мне, невиновен, — хрипло прошептал разносчик.
Зазвонил телефон; Хенци снял трубку, назвался, выслушал внимательно, положил трубку на рычаг, ухмыльнулся.
— Скажите-ка, фон Гунтен, что вы ели вчера на обед? — благодушно спросил он.
— Бернские колбаски.
— Так. А еще что?
— На десерт — сыр.
— Какой? Эмментальский? Грюйерский?
— Нет, тильзитский и горгонцолу, — ответил фон Гунтен и отер пот, заливавший ему глаза.
— Неплохо едят торговцы вразнос, — заметил Хенци. — А больше вы ничего не ели?
— Ничего.
— Советую вам как следует подумать, — настаивал Хенци.
— Шоколад, — вспомнил фон Гунтен.
— Видите, вспомнили, — поощрительно кивнул Хенци. — А где вы ели шоколад?
— На опушке, — ответил разносчик и посмотрел на Хенци недоверчивым и усталым взглядом.
Лейтенант погасил настольную лампу. Теперь только верхний свет слабо пробивался сквозь облака табачного дыма.
— Я получил сейчас сведения из института судебной медицины, фон Гунтен, — соболезнующим тоном заявил он. — Вскрытие обнаружило в желудке девочки шоколад.
Теперь уже и я не сомневался в виновности разносчика. Его признание было только вопросом времени. Я кивнул Хенци и вышел из комнаты.
14
Я не ошибся. На следующий день, в субботу, Хенци позвонил мне в семь утра. Разносчик сознался. В восемь я приехал к себе на службу. Хенци все еще находился в бывшем кабинете Маттеи. Он стоял у открытого окна, обернулся ко мне с утомленным видом и поздоровался. Пол был уставлен бутылками из-под пива, пепельницы переполнены. Кроме него, в кабинете ни души.
— Признание со всеми подробностями? — спросил я.
— Это еще впереди. Главное, что он признал убийство на сексуальной почве, — ответил Хенци.
— Надеюсь, ничего противозаконного допущено не было? — пробурчал я.
Допрос длился свыше двадцати часов. Это, конечно, не разрешается, но не могут же сотрудники полиции всегда точно следовать предписаниям.
— Никаких других недозволенных приемов допущено не было, — заверил меня Хенци.
Я пошел в свою «boutique» и приказал привести разносчика. Он едва стоял на ногах, полицейскому пришлось его поддержать, однако он не сел, когда я предложил ему стул.
— Я слышал, фон Гунтен, вы сознались в убийстве Гритли Мозер, — сказал я, и голос мой прозвучал мягче, чем следовало.
— Да, я зарезал девочку, — еле слышно ответил разносчик, глядя в землю. — Оставьте меня теперь в покое.
— Подите выспитесь, фон Гунтен, а потом мы поговорим, — сказал я.
Его увели. В дверях он столкнулся с Маттеи и остановился как вкопанный. С трудом переводя дух, он открыл рот, будто хотел что-то сказать, но промолчал. Только посмотрел на Маттеи, а тот смущенно посторонился.
— Иди, иди, — приказал полицейский и увел фон Гунтена.
Маттеи вошел в мою «boutique» и прикрыл за собой дверь. Я закурил сигару.
— Что вы на это скажете, Маттеи?
— Беднягу допрашивали двадцать часов подряд?
— Этот прием Хенци заимствовал у вас. Вы тоже бывали так настойчивы в допросах, — напомнил я. — Вы не находите, что он недурно справился с первым самостоятельным делом?
Маттеи ничего не ответил.
— Я велел принести две чашки кофе с бриошами.
У нас обоих совесть была нечиста. Горячий кофе не разогнал дурного настроения.
— Мне почему-то кажется, что фон Гунтен отречется от признания, — высказался наконец Маттеи.
— Возможно, — хмуро ответил я, — тогда будем заново обрабатывать его.
— Вы считаете его виновным? — спросил он.
— А вы нет? — в ответ спросил я.
— Да, собственно, я тоже, — не сразу и довольно неуверенно ответил он.
В окно матовым серебром вливался утренний свет. С Сильской набережной долетали городские шумы, из казармы, печатая шаг, вышли солдаты.
Вдруг появился Хенци. Он вошел не постучавшись.
— Фон Гунтен повесился, — доложил он.
15
Камера находилась в конце длинного коридора. Мы бросились туда. Двое полицейских хлопотали возле разносчика. Он лежал на полу. Ему разорвали ворот рубахи. Волосатая грудь была недвижима. На окне еще болтались помочи.
— Сколько ни старайся, ничего не поможет, — сказал один из полицейских. — Он умер.
Читать дальше