Лена Сергеева - Мелодия весны. иллюстратор Белослудцева Ю. А.

– Но ведь он не прав! Он… – начала тараторить я, желая перечислить все пункты, по которым считала Игоря не правым в наших отношениях.

Таточка прервала меня ледяным тоном, пригвоздив к стенке своими зелеными кошачьими глазами:

– Вот поэтому ты и получаешь! За то, что гасишь его попытки быть мужчиной! Он мужчина, он всегда прав. Но даже, если это не так, не обязательно ему об этом знать. И твоя задача, как женщины, сделать все, чтобы именно с тобой он чувствовал себя мужчиной.

А в постели ты тоже ведешь себя так же? Контролируешь каждое его действие?

– Ммм, ну да, – зардевшись, закачала я головой.

– И зачем? – глаза Таточки поползи на лоб.

– А вдруг он сделает мне больно?

Таточка рассмеялась заливисто и так по-доброму, по-матерински нежно сказала:

– Аль, если вот тут (и показала на голову) все хорошо, больно не будет никогда. Или у тебя там все устроено не как у других?

Мой процессор дымился. Роль героини-жертвы, которую я неосознанно проигрывала день изо дня, никак не увязывалась с тем, что предлагала мне Таточка. В моей слаженной картине мире все было предельно ясно. Если человек не прав, нужно непременно ему об этом сказать, доказать, привести аргументы, тыкнуть носом, как нашкодившего котенка, в конце концов, в то место, где он допускает ошибку. Ведь я-то знаю, как оно должно быть! Как надо любить, чтоб мне понравилось. Что нужно делать, чтоб было хорошо.

Моя голова закружилась, когда в нее начали приходить эти инаковые мысли. Получается, все это время, я занималась любовью сама с собой, совершенно не видя, не принимая чуждую мне любовь мужчины. Даже в постели мы делали только то, что допускала я. Не оттого ли было так однообразно и скучно? Едкая боль просачивалась в сердце. Неужели я сама превратила свои отношения, которым так якобы дорожила, в кромешный ад? Этого совершенно не может быть. Совершенно. Если бы этот вирус внесла в мою программу не Таточка, я бы, скорее всего, развернулась и ушла, оставив при себе свои мысли. Но Таточке мне не было основания не доверять. Таточка было уникальна.

Когда мы познакомились, Таточке было немного за сорок, хотя выглядела она гораздо моложе. Большие зеленые глаза, черные, как смола волосы и гибкое живое тело. Да, да, именно живое! Столько в нем было кошачьей грациозности. Когда Таточка шла впереди, не возможно было не любоваться, как ее изящные округлые бедра плавно раскачивались, а ноги так мягко ступали, что казалось, каждым шагом они целуют землю под собой.

Украшения из камней – серьги, бусы, перстни, браслеты – все, что прежде ассоциировалось у меня с атрибутикой бабушек, так гармонично смотрелось на Таточке, придавая ее образу особое женское очарование. А ее атмосферные наряды! Иногда мне казалось, будто они каждое утро рождаются ниоткуда, специально под ее сегодняшнее настроение.

Таточкины руки были постоянно чем-то заняты. Заваривали крепкий кофе, готовили ароматный обед или занимались хитросплетениями пряжи. Таточка, крючок и пряжа были для меня практически синонимами. Яркие платья, воздушные юбки, кокетливые кофточки – все это волшебным образом появлялось на глазах, стоило Таточке только дотронуться до крючка.

А еда! Как искусно она орудовала на кухне!

– Ты любишь рыбу? – спрашивала она у меня.

– Наверное, да. Только я не очень умею ее готовить, – говорила я, пожимая плечами, как бы извиняясь, за свое неумение.

– Все очень просто! Смотри! – произносила озорным голосом Таточка, и ее руки принимались колдовать над рыбой. Нежными движениями она натирала ее специями, выжимала сверху сочный лимон, и все это с таким воодушевлением на лице! С таким аппетитом и любовью, что казалось, рыба сейчас оживет и будет наслаждаться Таточкиными прикосновениями.

Рядом с Таточкой и, правда хотелось быть собой, и никем иным. Можно было плакать и смеяться, злиться и раздражаться, и она спокойно это принимала. Возможно потому, что принимала все эти эмоции в самой себе! Таточка, как природа, могла быть разной – бушующей, как море в непогоду, с раскатами грома и молниями, мягкой и нежной, как первые весенние цветы, томной и жаркой, как летний зной. И все эти состояния вызывали у меня восторг и миллион вопросов. Как можно так естественно себя проявлять в мире? Неужели если тебе что-то не нравится, можно об этом говорить? И злиться? Можно открыто рычать, если тебе делают больно или пытаются забрать то, что ты считаешь своим?