Иван Жук - Встреча

Под грохот разбивающихся камней, из глухой непроглядной темени, на свет одинокого фонаря, мерно раскачивающегося над грязью, валила толпа китайцев. Медленно, неприметно фонарь превратился в желтый, расплющенный под рукой лимон, которым Иван Яковлевич, повторяя движения фонаря, натирал пред собою стену.

Рядом с ним, перед кучей мусора, которым была завалена часть пола в углу палаты, сидел на корточках краснощекий вспотевший мужик в длиннополом вязаном свитере и с усердием бухал одной половинкой красного огнеупорного кирпича о точно такую же запыленную, разваливающуюся в руках – другую. После каждого грохота кирпичика о кирпич половинки в руках мужика раскалывались, и на огромную кучу мусора перед его ногами сыпались вместе с кирпичной пылью красные разнокалиберные осколки.

Прекращая тереть лимоном стену, Иван Яковлевич обернулся к сидящему мужику и тихо сказал ему:

– Ладно. Хорош пылить. Ну, что ж ты из кирпичей так мало песку насеял?

– Так песок же – скипелся весь, – объяснил Корейшеву посетитель.

– А жена твоя не скипелась разве с выводком-то твоим, пока ты по заработкам мотался?! Что же ты из неё побоями истерики выбиваешь? Разумно ли это, а? Ну, угробишь жену, а дальше – сам загремишь на нары. И детям сразу покойней станет. Где-нибудь в спецприемниках. Нетушки. Истерит жена – так ты её лаской исправить пробуй, личным примером, кротостью. Тогда и детишкам наука будет. Да и жена исправится, на доброго мужа-то глядучи.

– Ну, это вряд ли, – пробурчал себе под нос Краснощекий.

– А, – досадливо отмахнулся от него Корейшев и просопел затем: – Ладно, ступай уже. Завтра договорим.

И пока Краснощекий, вытирая ладонью разводы грязи на своем угревато-мясистом лице, приподнимался с пола, словно почувствовав на себе чей-то упорный взгляд, Иван Яковлевич оглянулся на толпу народа, безмолвствующую за его кроватью.

Там, среди старых тщедушных бабок в разноцветных платочках на головах и пары суровых мужчин в тулупах, стояла молоденькая монахиня. Это была та самая симпатичная девушка из Смоленска, из-за которой Ивану Яковлевичу пришлось столько выстрадать в психбольнице.

Завидев её, Корейшев радостно улыбнулся и двинулся ей навстречу:

– Таня!

– Таисия я, – порозовев, поправила Ивана Яковлевичи монахиня.

– Ну да, конечно! Экий я балбес! – стукнул Корейшев себя по лбу и поясным поклоном поздравил монахиню с пострижением. – С пострижением Вас, матушка Таисия. Вот видите, а чудо-то – свершилось. Теперь вам и за квартиру платить не надо, да и матушка всегда рядом, напоена и накормлена. Как просили.

– Слава Богу, – ответила монахиня. – Спасибо Вам, Иван Яковлевич.

– Мне-то за что? Бога благодари. Это же Он вам устроил всё.

– И все равно – спасибо.

Иван Яковлевич кивнул. И вдруг настороженно оглянулся.

Из-за двери в палату донеслось все усиливающееся похрюкиванье.

Все, находившиеся в палате, тоже взглянули в ту же сторону.

– Держись, мать, – сжал руку монахине Иван Яковлевич. – Сейчас мы увидим, как свершаются суды Божии.

В палату вошел главврач, а сразу за ним два санитара в белом вкатили за порог коляску, на которой, спеленатый по рукам и ногам в смирительную рубашку, сидел недавний богатый предприниматель Юрий Павлович Карнаухов. Пуская слюни, бывший вершитель судеб, весь как-то скрючась, дергался и громко, истошно хрюкал.

– Гость к тебе, Иван Яковлевич, – представил его главврач. – Как просил.

С грустью взглянув на умалишенного, Иван Яковлевич отвернул одеяло на своей койке и кивнул:

– Укладывайте.

– Только предупреждаю, – сказал Саблер. – Он безнадежен. Под себя ходит. Ест экскременты. Ну и визжит, как видишь. Тут такое начнется. И навсегда.

– Все в руках Божиих, – сказал Корейшев и прикрикнул на санитаров: – А вы что уставились на него? Укладывайте, укладывайте.

Санитары взглянули на главврача, а тот лишь развел руками. Тогда Сереня кивнул напарнику, и они уже быстро и слаженно отвязали Карнаухова от коляски и, уложив его на постель к Корейшеву, пристегнули руки и ноги умалишенного к спинкам кровати резиновыми ремнями.

– Ну, нет! Это уж чересчур! – срывая со лба мокрое полотенце, вскочил с постели адвокат Катышев. – Леонид Юльевич, я выписываюсь!

– Э-э-х! – потрепал себя за остатки волос бухгалтер Салочкин и тоже метнулся к Саблеру. – Уж лучше тюрьма, чем с этими! – указал на Корейшева с Карнауховым. – Я тоже здоров. И меня выписывайте.

– Очень хорошо, – улыбнулся Саблер и повернулся к Алику. – А вы, молодой человек, не хотите ли в армии послужить?