Сны, воспоминания, мечтания героев, узорчато вкрапленные в сурово-реалистическую ткань драматического повествования, стали одной из приметных особенностей творческого почерка писателя.
Сегодня, пожалуй, как никогда, советскую драму отличает многообразие художественных средств, авторы находят все новые и новые ракурсы в показе различных сторон современной действительности: производственная драма, драма поэтическая, лирическая, драма публицистическая. В то же время новым пьесам советских писателей, посвященным изображению нашей жизни, присуще одно общее, пожалуй, решающее свойство: острота авторской мысли, действенность сценического выражения. В этом прежде всего сила драматургии Зота Тоболкина.
Большинство его пьес — драмы лирические. И это не случайно. Именно данный жанр позволяет писателю с наибольшей полнотой и эмоциональностью раскрывать внутренний мир человека, выявлять сложности его духовного развития. В лирическом видит драматург и существенный фактор художественного осмысления эпохи.
Пьесы его привлекают глубокими переживаниями героев, их подлинным «горением души и сердца». Привлекают и своей достоверностью, будто писатель не сочиняет свои произведения, а просто вспоминает о чем-то, что видел в жизни, притом совсем недавно, — так отчетливы и характеры его героев и события, в которых они раскрываются.
Повествовательный язык самых первых прозаических произведений Тоболкина убеждал и живописностью и образностью. Уже здесь рядом с живыми описательными картинами событийного или пейзажного ряда внимание читателей привлекал диалог, то задушевный, сердечный, то непримиримо-яростный. Духовному миру писателя близки и гражданская поэзия и лирика, но прежде всего — «сущая правда» Твардовского. Пьесам же Тоболкина, пожалуй, в большей степени, чем прозаическим произведениям, свойственны сжатая выразительность языка, лаконизм естественной живой речи.
Язык драматических произведений Тоболкина включает в себя и современную речевую культуру, и фольклор северных народностей, и просторечевую лексику. Это выразительный, действенный язык, как бы сливающий реальную житейскую правду с правдой сценической. Слово в его пьесах — открытое, крутое, звонкое, весомое. Иногда оно обладает еще и какой-то дополнительной «подспудной» интонацией, словно ненароком открывающей что-то неожиданное. Тут-то и высказывает автор самое заветное…
Ремарки в его пьесах лаконичны, их «обнаженность» — как крупный план в фильме. Подчас именно здесь концентрируется драматическая напряженность всего сценического действия. Вот, к примеру, ремарка из пьесы «Верую!». Возвращение отца с фронта, встреча с сыном:
«Мальчик медленно подался назад. В его осторожном движении, в напряженных узких плечиках, во всей его сжавшейся фигурке было столько взрослого недоверия, беды, покинутости, что Игнату стало жутко. Вот шейка вытянулась, извилась. Из-за плеча показался нос, навесистая отцовская бровь, глаз, рот, растущий в отчаянном крике…»
Ясности, смысловатой четкости пьес Тоболкина соответствует столь же ясное конструктивное их построение. Есть в этих драмах какая-то особая сибирская, что ли, добротность. Внутренняя слаженность. И привлекательная простота. То скромное изящество, что издавна отличает русское искусство, к примеру, произведения народной монументальной архитектуры (Кижи).
И хотя писатель стремится раскрыть логику поведения человека в крутых житейских поворотах, которые на первый взгляд кажутся неожиданными или несвойственными данному характеру, или, напротив, в заурядных бытовых перипетиях раскрывать сложные, порой мучительные переживания героев, пьесам его всегда свойственна ясность фабулы. Писатель умеет выстроить сюжет на, казалось бы, ординарном факте.
В пьесах его иногда усматривают излишнюю мрачность картин жизни. Да, умеет он создавать живые и беспощадные портреты корыстолюбцев, эгоистов, всякого рода приспособленцев, людей бездуховных, самодовольных, глухих к человеческой беде. Это и Павла Андреевна («Жил-был Кузьма»), и Ирина Павловна («Подсолнух»), и шаман («Песня Сольвейг»). Беспощадность эта — не просто «косой взгляд» писателя, она действенна, она вызывает активную непримиримость, помогает борьбе со злом, мешающим нашей жизни.
Какими же средствами пользуется драматург в решении этой темы?
В пьесе «Жил-был Кузьма» светлому образу молодого героя открыто противопоставляется жесткий и непримиримый характер его матери. Мелочная стяжательница, она и мед-то продает с такой «добавкой», что в рот не возьмешь. Может польститься и на красивую шкурку и распотрошить любимца Кузьмы, быстроногого бурундучка, которого тот приручил. Казалось бы, мелкая пакостная душонка — стоит ли обращать на нее внимание?!..
Читать дальше