Дарья слушала Ставроса с возрастающим интересом. Это был совсем другой взгляд, нежели принятый в ее окружении, где более церковные люди считали, что истина – только в православии, а Бог, хотя действует и на людей вне Церкви, однако лишь «призывающей благодатью», стремясь привести к истинной вере, которая может быть только одна. Люди же вроде Елизаветы или Григория не особо задумывались над подобными вопросами, хоть и полагали, что вечная участь не зависит от того, сколько человек постился и молился. А может, и задумывались… Только Дарье никогда не приходило в голову обсуждать с ними богословские проблемы. Да она и с мужем их почти не обсуждала, просто жила как живется, и всё: после дремучего традиционализма, с которым она столкнулась на родине в монастыре, византийская религиозность в духе монахинь обители Живоностого Источника до сих пор казалась Дарье идеальной, а в богословские тонкости она не стремилась углубляться. Правда, читая роман Киннама «Освобождение», она обратила внимание кое на какие любопытные мысли о границах православного традиционализма и религии вообще, отчасти сходные с теми, что высказал Алхимик, но, поскольку три года назад православная система ценностей не вызывала у Дарьи недоумений, идеи знаменитого писателя так и остались для нее всего лишь мыслями интеллектуала о религии. Рассуждение Ставроса в целом показалось Дарье логичным, вот только…
– А как же проповедь? – спросила она. – Получается, не надо никого обращать в свою веру как в более истинную? В какой вере родился, в такой и пригодился?
– Что значит «не надо»? Нельзя запретить человеку проповедовать, если он того хочет, проповедь – естественная составляющая религии. Вот чего не надо, так это превращать благую весть в пугало. Возвещать царство небесное, открытое для желающих, и пугать адом не хотящих войти – разные вещи. Свободы никто не отменял. Нравится тебе христианство – верь в Христа, нравится ислам – поклоняйся Аллаху. Хочется проповедовать «четыре благородных истины» – Будда тебе в помощь. К тому же люди напрасно думают, будто проповедь – универсальный способ обратить всех в одну веру. Это невозможно по той простой причине, что принятие той или иной веры чаше всего культурно обусловлено. Мы с вами выросли в христианской цивилизации и поэтому нам куда легче принять христианство, чем, например, индуизм или какой-нибудь культ вуду. Причем это надо сказать даже о людях, воспитанных в атеизме. Возьмем Московию: там почти сто лет методично искореняли всякую религию, а когда перестали, к чему потянулся народ? К христианству, а конкретнее – к православию. И вовсе не потому, что в нем истина. Если б Московия была в Китае, там случились бы падение и новый взлет буддизма. Но Московия – область распространения русской культуры, поэтому там люди после религиозного голода, хотя интересуются разными учениями, больше склоняются к традиционным для их страны. Мы все с детства воспитываемся на определенных символах, в определенном культуром коде. Например, в зоне христианской культуры такие слова как «змей-искуситель» или «жизненный крест» употребляют и неверующие. Но это символика именно христианства, где змея и дракон несут вполне определенную смысловую нагрузку. В восточных религиях они не имеют такой зловещей окраски. Кстати, у древних греков тоже не имели – у них змея была символом мудрости, обновления и исцеления. Христианские гностики шли по их стопам, и змея у них стала символом Христа, но официальная церковь быстро объявила это ересью. Любая религия замешана на определенном символическом коде, и чем больше он расходится с культурным кодом данного общества, тем труднее человеку, выросшему в этом обществе, воспринять религию с чужим кодом. Вы никогда не задумывались, почему в областях распространения буддизма или индуизма относительно мало христиан, хотя там побывало много проповедников Христа? Проповедь не всесильна.
– Но… – слегка растерянно проговорила Дарья, – все-таки есть люди на востоке, принимающие христианство, а на западе – восточные религии. Или вот ислам…
– Да, конечно. Но это не массовое явление. Трудно сломать свой культурный код настолько, чтобы принять чужой на глубинных уровнях сознания. Возможно, когда-нибудь человечество настолько перемешается в культурном плане, что людям будет легко принять какую угодно религию, но сейчас до этого еще далеко. Думаю, традиционные религии умрут раньше, чем это произойдет. Вот представьте, например, что вы почему-либо разочаровались в христианстве – смогли бы вы тогда принять ислам?
Читать дальше