По мере того, как я становился старше, чувство это приходило реже и реже. Я помню, как подумал очень ясно и отчетливо, мне тогда было лет двенадцать, после того, как однажды днем это чувство пронеслось по моему разуму, словно внезапный порыв ветра, что скоро оно покинет меня навсегда, и это, конечно, очень похоже на описание Вордсворта того, как тени тюрьмы смыкаются вокруг ребенка. Я знаю, конечно, что в детстве все заряжено ощущением загадочности и символической значимости. И это пугает меня, когда дело касается детей. То, что кажется нам проходной фразой, для них может иметь невероятное значение, каким-то образом открывать им истинную природу мира, о чем мы, взрослые, даже не подозреваем. Это страшно, быть преподавателем, особенно любимым студентами. В компании детей я всегда задаюсь вопросом, что из общения со мной останется с ними и станет постоянной частью их эмоциональной карты. В старшей школе я проглотил полное собрание сочинений Фрейда, и он объяснил многое из того, до чего я дошел интуитивно. И благодаря Шекспиру многие мои мысли обрели плоть и кровь, хотя, если говорить о школьном образовании, оно, похоже, формировалось злыми демонами с тем, чтобы помешать мне заниматься самообразованием, и, возможно, не дать вспомнить другое место. Подсказки я получал от Юнга, Лао Цзы, из «Чжоан-цзы», «Упанишад», «Бхагавад Гиты», от Мейстера Экхарта, Платона, Кальдерона и Джона Уильяма Данна. Все они, казалось, касались истины и отпрыгивали. Ни один, к сожалению, не мог объяснить в полной мере случившееся со мной и с тех пор не дающее покоя. Исследований других было недостаточно, возникала необходимость в собственном, и иногда я думаю, что вся моя жизнь, как писателя была попыткой каким-то образом вернуться в другое место, место у стеллажа с книгами, под рисунками пальцами, где на мгновения я соприкоснулся с… С чем? Позже я слышал, как разные люди охотно делились сведениями об их прошлых жизням: они были и древнегреческими жрецами и жрицами, генералами, пришельцами из других измерений, и, простите мне недостаточную доброжелательность, но, по моему разумению, у этих людей давно и, похоже, безвозвратно съехала крыша. Так что в лучшем случае они увлеклись самообманом и игрой в исполнение желаний, как и все религии. Я человек не религиозный. И никакой веры у меня нет. Когда я наблюдал, еще ребенком, ужасы, которые Бог привычно обрушивал на невинных существ, я уже знал: существуй Он на самом деле, не было у меня выбора, кроме как стать его злейшим врагом. Но мне представляется, что Бог, скорее всего, просто фантазия. Этот мир – жестокий и неуправляемый кошмар с редкими моментами невероятной, неожиданной красоты, которые прорываются сквозь варварство и бойню. Все, что у меня есть, эта моя работа, которую я воспринимаю неким детективным расследованием, и сверхъестественное, не отпускающее и яркое воспоминание о том моменте, когда мне открылась другая жизнь. Что это было? Короткий глюк в детском мозгу? По ощущениям это было воспоминание вечности, но даже слово «вечность» звучит для меня нелепо. Самыми точными характеристиками этого чувства были уверенность, что я действительно был кем-то еще, и неуловимость, как что-то на кончике языка, на краю сознания, словно слово, которое ты знал, но никак не можешь найти, или имя, которое только что было здесь, но затерялась в файлах твоего мозга, или сон, от которого ты только что пробудился, такого невероятно яркого, цельного и захватывающего, да только вспомнить его никакой возможности нет. Я попробовал военную стратегию непрямого подхода, чтобы убаюкать это воспоминание ложным ощущением безопасности, а потом наброситься на него, застигнув врасплох, осознано думать о чем-то другом, в надежде, что правда внезапно запрыгнет в мой разум, или благодаря какой-то случайности она неожиданно возникнет у меня в голове, и я смогу все записать до того, как она исчезнет вновь. И я задавался вопросом, если это было мое прошлое, до моего рождения, являлось ли это также и моим будущим. Но подобные мысли опасно близки к тому виду самообмана, благодаря которому, я это знал, и появилась религия, и весь этот фанатизм, и убийства, и фарисейские заблуждения, неизбежные с ее рождением, поэтому оставил эту мысль, какое-то время о ней думал, а потом, а потом… В бакалейном магазине появился новый назойливый управляющий, и внезапно они прекратили принимать мои чеки без предъявления удостоверения личности с фотографией. Я перестал быть реальным человеком, не мог добиться признания своей подписи, не предъявив официальную пластиковую университетскую карточку с фотографией, удостоверяющую мою личность. Не имело значения, что я уже годы каждую неделю отоваривался в этом магазине, и банк ни разу не отказывался принять мой чек. Новое правило установил сам Господь. Поэтому я пошел в то здание в кампусе, где располагалась фотография, по-прежнему невероятно злой на эту заносчивую маленькую горгулью, которая заставила меня делать то, что я полагал совершенно ненужным, но фотограф ушел на ланч, я кипел от ярости и бродил по зданию, поднялся по лестнице и обнаружил дверь, которую никогда не открывал, переступил порог, оказался в темном помещении, гадая, куда попал, а потом, когда мои глаза привыкли в темноте, осознал, что случайно забрел на сцену огромного, пустого театра, и теперь смотрел в черноту зала. Стоял в одиночестве на темной сцене, смотрел на зал, и тут в моем мозгу внезапно, на мгновение, возникло то другое место, тот другой я, другая личность, всего лишь на мгновение я вновь узнал, кто я, где, и что послан сделать, и на это мгновение я был дома. Потом все опять ушло, и я остался один, в пустом театре, но эхо случившегося витало, и по сей день витает, когда я выхожу на сцену пустого театра, это ощущение, что я попал в святое место. Ты всматриваешься в темноту и каким-то образом переносишься в другое место, где все времена и пространства сосуществуют, и на мгновение ты связан через бесконечное множество воплощений с чем-то нереальным и при этом более реальным, чем может показаться. Там, в другом месте, трансформированный и лишенный притворства, ты становишься самим собой, и на мгновение касаешься темноты вечности, и ты – Бог.
Читать дальше
