Валерий Иванов - Портрет «Незнакомка»

Начальник развернулся, надел фуражку и направился к стулу, где недавно сидел.

– Что еще? – спросил он стоявшую у порога и глядевшую на него в изумлении художницу.

– Идите, я вас вызову, – он снова деловито уткнулся в документацию.

Крамская, не преодолев желание настаивать на прошении своей подопечной, скрылась из кабинета.

Возвращаясь по дороге в дом, где жила, она словно перелистывала моменты своей прежней жизни. Бараки в Иркутске, где ее сильно покусала охранная собака, сорвавшись с поводка. Крики конвойных, очернявших ее перед другими как вражьего человека. С ее-то любовью к российскому обществу.

То, что воодушевляло ее продолжать внутреннюю борьбу, вероятно, находясь в обществе таких же заключенных, как и она, бывшей интеллигенции, и неистовая надежда вернуться домой, до возвращении в родные места перед которыми оставалось два года. Суд принял решение отправить ее в ссылку на три года вместо пяти. Переезды, ночные недосыпания, работа в грязи, недоедания – все это отражалось на здоровье Крамской-Юнкер. Но воспоминания об уроках живописи, на которых с притворным нежеланием, София Ивановна понимала это только сейчас, отец учил ее рисовать, творить, располагали к жажде продолжать жить.

Находясь в заключении до перевода из политизолятора, с ней случилась большая неприятность, обломыш черенка лопаты сильно поранил усталую женщину, вызвав паралич, по причине ее плохой кардиологии.

В Иркутске она открыла для находившихся на госпитализации людей и персонала больницы свой талант, немного улучшив свое положение, впоследствии работая над иллюстрациями учебной периодики. После Иркутска ее отправляют в Канск.

Но в Канске художницу травмируют тем, что отрывают от заинтересовавшейся для нее искусства фотографии. Там было решение ей передавать красоту природы, вдохновлявшую поэтов и прозаиков, переводя в информационное поле газет. Увлекшись, не выдержав конкуренции, София Ивановна вновь должна была этапироваться в дальние места. Подлечившись, и следующий конвой вел ее в Красноярск. Где она нашла единомышленников. Набравшись опыта и прозорливости под осенний прилив ухудшения здоровья, перешла к предприимчивой атаке попыток восстановить свою личность и вернуться на родину.

В ночь на двадцать первое сентября 1931 года София Ивановна, присматривая за больной Мартьяной, не спускала с нее глаз, пытаясь утешить, зная, что вылечить ту не удастся.

– София Ивановна, – с трудом говорила больная женщина, ей было около тридцати семи лет, – что вы так горячитесь за меня, пошли бы вы поспали, а я… – Болезнь не давала ей общаться.

– Спи, спи, любушка, немного осталось, сезон кончится – так выберешься, надо только врача толкового позвать, – успокаивала Мартьяну София Ивановна.

В доме туруханского лагеря было расположено несколько секций для ссыльных, но все они переплетались в один барак.

– Вот. София Ивановна, принесла, пусть попьет горячего, – к ним поспешила другая ссыльнокаторжная женщина.

К часу ночи немощная женщина заснула.

– Заснула, кажется, – заметила та, что принесла горячий бульон.

Крамская. прижав ладони к лицу, устало потянула их вниз.

– Что же делать-то, Софушка? – спросила ее подруга по несчастью.

– А писать надо, жаловаться, мол, так и так, – раздался неподалеку от них женский голос.

Это была Пирогова, осуждена по политическим взглядам, как и Крамская.

– Кому? – безнадежно пронеслось от подруги Софии.

– А Луначарскому, мол, так и так. Вы у нас женщина представительная, – обратилась она к художнице, – всюду делающая пользу, для каторжников и начальства. Мол, свою ошибку принимаю и впредь обещаю не вмешиваться в политические дела, вот где-то вот так… Он же как-никак крутится в этих местах, да и нашу Софочку должен знать не хуже… – советовала Пирогова, однако сама не верила своим словам.

Здесь в ссыльном бараке, казалось, только самоличная встреча с личностями бригантины искусства может дойти до их слуха. Пирогова Анастасия не призналась, однако, что была лично знакома с одним из служителей богемы, будучи возлюбленной одного из писателей. Обвиненная в шпионаже, она была сослана в иные места, не зная, что ее возлюбленный решил сохранить свою семью, стараясь как можно быстрее забыть о молодой подруге.

Наутро больная уже не подавала признаков жизни.

Для Софии Ивановны Крамской горя в этом не было, смерти она встречала уже много раз, провожая и не друзей, и подруг. Переэтапировавшись еще летом в Красноярск, к середине осени она поняла, что здесь творились свои порядки. А начальник лагеря или не знал или делал вид, что ничего не знает.