Георгий Пряхин - ДОПРОС. Пьеса для чтения

— А теперь вот вы и мой обвинитель. Универсал...　

— Но-но!　

— Неужели вы думаете, что моя работа менее благородна, чем ваша? Ведь люди звереют именно тогда, когда перестают понимать стихи. А перестают их понимать в первую очередь тогда, когда талантливые стихи перестают рождаться как таковые. Не тогда даже, когда их не печатают, а когда не рождаются, — кричит, приподнимаясь со стула. — Вы этого добиваетесь? Так тогда шлёпните меня сразу. Это у вас хорошо получается, — опять, зараза, о Берии напомнил, — и грузно, по-стариковски опускается на стул.　

— Так я же и говорю: талантливые, а не на злобу дня, — довольный своею уловкою, усмехается прокурор. — Договорились?　

Поэт опять зажимает уши ладонями.　

— Договорились, — отвечает за него прокурор.　

Идёт к дверям и вместо того, чтобы воспользоваться кнопкою на торце стола, распахивает двери и кричит в приёмную — там даже охранник вскакивает.　

— Анна Ивановна!　

Возвращается, садится теперь уже в своё кресло.　

— Для вас же стараюсь. Вдруг ещё напишете что-нибудь путное.　

Поэт нехотя убирает ладони — век бы не слыхать:　

— Могли бы и понять: моя работа тоже не менее благородна, но при этом ещё более опасна, чем ваша...　

— Как вы думаете, долго наверху продержится этот «человек без свойств»?　

Прокурор закашливается.　

— Кто-кто?　

— Ну, этот ваш — звонарь, — поэт тоже смотрит в сторону простенка.　

Прокурор попёрхивается, собираясь что-то рявкнуть.　

Но в то же время входит Анна Ивановна — та самая, пожилая, что сидела с «Новым миром» в приёмной. Теперь уже у неё в руках большая, разлинованная стенографическая тетрадь с десяток остро отточенных карандашей в цветном стакане.　

— А я думаю: недолго, — усмехается поэт.　

Прокурор грозит ему пальцем.　

— Вы читали Музиля? — улыбается поэт: как-никак размен уже состоялся.　

— А что, его перевели?　

— Да нет. В подлиннике.　

— В подлинниках я немцев не читаю.　

— Вообще-то, австрияков...　

— Я знаю переводчика, Апта, который сейчас переводит его, — робко встревает, заминая неловкость, Анна Ивановна.　

Прокурор смотрит на неё так, что пожилая сжимается в шерстяной комочек.　

Прокурор опять грозит пальцем — теперь уже всем на свете.

Всё та же комната Ольги. В Подмосковье темнеет рано. Две женщины так и сидят друг против дружки. Несмотря на коньяк — ни мира, ни войны.　

В дверь стучат.　

— Это кто ещё? — встрепенулась Зинаида.　

Ольга тоже вздрагивает и поправляет на плечах платок.　

Обе подумали, что это Борис, и обе приготовились к бурной сцене: была не была — когда-то же это должно случиться!　

Но поэт недаром не любит в жизни бурных сцен, оставляя, их только для стихов и прозы: это оказался не он.　

В комнату, смущённо покряхтывая, вваливается Кузьмич, поношенный мужичонка в круглых стальных очках, делающих его похожим сразу и на поэта Заболоцкого, и на члена политбюро Суслова, в ватной безрукавке, в каких обычно управляются по хозяйству, и в толстых шерстяных носках с высокозаправленными в них штанинами — голландские калоши, видать, оставил в сенях.　

— Вечер добрый! — здоровается, сдёргивая с лысины капелюху.　

— Это ещё кто? — повторяет вопрос Зинаида.　

— Кузьмич. Наш хозяин. Здравствуйте, Кузьмич, — поднимается ему навстречу Ольга. — С чем пожаловали?　

Зинаида с интересом оглядывает «хозяина»: вид у него явно не хозяйский. Она давно догадывается, кто платит за этот домишко вместо Ольги.　

Дед сразу схватывает ситуацию.　

— Да вот, понял, что гостья у вас. Думал, может надо чего: яичек там, молока?..　

Явно импровизирует на ходу.　

— Не подоили ещё быка, — отзывается из своего угла Зинаида.　

Мужик топчется на пороге: наверняка думал, что тут не гостья, а гость и заглянул по привычке на огонёк, то есть — на сто граммов. На дежурную чекушку.　

— Если не надо, я пойду, Ольга Ивановна?　

Ольга готова уже выпроводить завсегдатая, но Зинаида неожиданно ломает её планы.　

— Да чего уж там! Заходи, третьим будешь.　

Кузьмич вынимает из карманов своей душегрейки два роскошных, с осени сохранившихся в соломе, антоновских яблока и несёт их к столу, как несут пасхальные куличи:　

— Угощайтесь, милые дамочки.

Зинаида криво усмехается, а Ольга подвигает ему откуда-то из-за угла кровати солдатский табурет, помогает снять телогрейку и ставит на стол ещё одну рюмку.　

— Благодарствую. Вот не ожидал, — лукавит Кузьмич, крепко потирая холодные ладони.