Саша Тагул - Химия любви

Я уже почти поверила в возможность жить по-другому – как в сказке, как в моих мечтах. Когда рядом сильный, умный, видный, умелый, состоятельный во всех смыслах и состоявшийся, авторитетный мужчина, который обнимет одной рукой за плечи – как крылом укроет, – а другой разведет все свои и мои (наши!) проблемы… В детстве и юности я в мечтах такого называла «мой принц на белом коне». Потом я этими словами начинала письма ему.

Про «почти поверила» – потом; а в тот день мы немного поспали. Потом сходили в банк поменять, как он сказал, «еврики», что остались после командировки, – других денег у него не было, это была заначка. Потом пообедали, потом опять упали на пол, на все то же одеяло… А потом и день подошел к концу.

Мне нужно было ехать в Горный, ему – в свой Новосиб. К семье, к жене. От меня. От нас.

…Хотя я однажды уже давала себе слово с женатыми не связываться… В гостиницу его жена звонили каждый час, каждые полчаса, каждую минуту, секунду. Он отвечал односложно: «Да, да. Нет, нет. Конечно. Люблю. Пока». Меня это коробило, обижало. Но я молчала, потому что он был рядом, здесь, со мной, я его касалась и могла с ним делать все, что моей душе угодно. А моей душе было угодно все. И я это все получала.

На вокзале, когда до отхода моего автобуса оставалось несколько мину, мы присели на заднее сиденье его машины. Наши руки сжимались сердца тукали одновременно, выскакивали из груди. Он нежно, очень нежно гладил мои груди под свитерком, задерживал ладонь на животе. Я замирала. А потом, неожиданно для себя я сделал то, что делают автомобильные проститутки… Но глотать сперму я не люблю, я открыла дверь машины и выплюнула.

И я уехала, видела, как он смотрит на меня, прислонила ладонь к окну. Он – тоже. И мы расстались.

Но ненадолго.

Я видела, что последний час, последние минуты он был растерян. Но быстро взял себя в руки. Он сказал:

– Давай напишем друг другу письмо. Это лучше, чем телефон.

Я кивнула.

Конечно, да.

«…Маленькая, я умираю без тебя… Вчера получил два твоих письма, они тоже отчаянные, как мое сегодняшнее.

…Сегодня проснулся в час тридцать ночи, потом сразу же проснулась Лена. Мы говорили с ней до рассвета, я уловил свой душевный импульс: расстанусь с ней, с семьей без крайней душевной боли… Но мы же договорились с тобой терпеть. Я – терплю.

Лена говорит, что, по мнению адвокатов, если я возьму вину на себя, то от нее отстанут. Так я и сделаю. Знаю, что в тюрьме, в зоне я смогу выжить, выдержать. Выдержишь ли ты?

…Какую-то грань я перешагнул в последнее наше свидание. Сегодня я другой – по сравнению с собой неделю назад… Ночью пошел звонить тебе. «Абонент отключил телефон». Почему?!.

Наши отношения или к большому счастью (пусть через большие трудности и испытания). Или к большому несчастью.

Под ногтями у меня следы твоей менструации, не хочу их смывать.

Сейчас я стал верить тебе безоговорочно, раньше этого не было. Ты ж не будешь играться с моей жизнью?..

Раньше, в начале нашего пути у меня была потребность кому-то рассказать о нас, о наших (моих) проблемах. Теперь – нет. Мои проблемы – это мои проблемы.

Это письмо преследует двойную цель: с одной стороны, ты должна понимать мое настроение, а с другой – я выпускаю из себя пар. Смертельный пар».

«Мне не стыдно ни за что. Ощущенье, что я приподнялся над землей, над миром, меня невозможно ни за что упрекнуть, оскорбить, унизить. Я люблю тебя, люблю жизнь, и за это буду биться, следуя за своим сердцем.

…Я написал эти строки, мне стало легче, но умоляю тебя: брось меня, если не чувствуешь сил. Потому что наступает время жестоких игр…

Знаю, почему так случилось, что я тебя полюбил. Всю жизнь я ощущал себя одиноким человеком, песчинкой в космосе, а потом, вдруг, увидел тебя – родственную душу. И появилось ощущение, что я в тысячу раз стал сильнее, чище, здоровее, мудрее. Плохо лишь одно – разница в возрасте. Но, думаю, через 10–20–30 лет видно будет, может быть, ради этих небольших лет мы и встретились? Давай попробуем использовать этот шанс, любя друг друга…»

…И вот я получила его первое письмо. Он его потом много раз вспоминал. А я не хочу. Потому что тогда он был (видимо, как всегда, или почти всегда) прав. А я его не послушалась, не захотела даже вчитываться в те строки.