Виталий Амутных - Театр сопротивления. 6 пьес

ВАЛЕНТИНА. Ничего подобного, Кристиночка.

КРИСТИНА. Окей. Так я вам скажу, что о вашем аппетите всем очень хорошо известно. У всего города уже типа перепробовали. Все говорят, что у вас бешенство. Сами вы проститутка.

ВАЛЕНТИНА (невольно оглядываясь, нет ли где случайных слушателей). Ну, уж… Я, может быть, женщина развратная. Но никогда секс в качестве источника доходов не использовала.

Раздраженный голос из динамика: «Кристина Дрыга, вас

ждут в пошивочной с костюмом. Вы тормозите процесс.

Артистка Дрыга, явитесь в пошивочный цех немедленно!»

Кристина достает из пакета огромный просторный

оранжевый комбинезон – костюм лисы и принимается

нервно натягивать его поверх одежды.

КРИСТИНА. И, представьте себе, олигарх имеется. И все у нас на мази. Все супер! И можете сколько угодно называть меня проституткой… И сукой можете называть, но я буду иметь капиталы в офшорах, океанскую яхту цвета индиго, дом в Лондоне…

ВАЛЕНТИНА. И дачу с огородом в Ницце.

КРИСТИНА. Очень в кассу – и дачу в Ницце, окей. И каждый день свежие орхидеи в будуаре…

ВАЛЕНТИНА. Ну, что ж, от души желаю, чтобы твои орхидеи не закончились, как это зачастую случается, в одном из борделей на Аллен Стрит в Эст Сайде.

КРИСТИНА. А вы… А вы, Валентина Михайловна… Вы… старая! Да, вы старая! Вот так.

Удерживая под мышкой голову лисицы, накинув на плечо

ремешок сумочки, покачивая оранжевым мохнатым

хвостом, Кристина покидает сцену походкой

манекенщицы. От волнения один из каблуков у нее то и

знай норовит подвернуться, но подбородок вскинут

высоко. На выходе Кристину встречают Клювгант и

Табаки, которые, несомненно, стали свидетелями пары

последних реплик.

КЛЮВГАНТ. И что ты тут чешешься? У тебя что, отит? Или отосклероз?! Уже таки все динамики полопались. Быстро костюм подшивать! Красавица районная…

Пискнув что-то извинительное, Кристина, как-то

сжавшись, проскальзывает мимо директора театра.

Валентина тоже поднимается со стула, складывает

листки с текстом роли в сумочку, намереваясь уйти.

КЛЮВГАНТ (подходя к Валентине, одышливо). Здравствуйте.

ВАЛЕНТИНА. Здравствуйте, Натан Фридманович. (Хочет идти).

КЛЮВГАНТ. Что?

ВАЛЕНТИНА. Что «что»? Все хорошо.

КЛЮВГАНТ. Что Эст Сайд?

ВАЛЕНТИНА. Ничего. Должно быть, наслаждается демократией. (Вглядывается в его лицо). Что-то вы неважно выглядите. Как ваше здоровье?

КЛЮВГАНТ. Лучше, чем у всех.

ВАЛЕНТИНА. Ух-ты! (Уходит).

КЛЮВГАНТ. Что это они тут об Эст Сайде говорили?

ТАБАКИ. Точно, говорили.

КЛЮВГАНТ. По-моему, как-то неодобрительно таки говорили?

ТАБАКИ. Очень точно подмечено: неодобрительно. Что-то личико у вас сегодня особенно желтенькое.

КЛЮВГАНТ. Что?

ТАБАКИ. Я говорю, очень точно подмечено: вот именно, как бы неодобрительно, недоброжелательно.

КЛЮВГАН. Не нравится мне, когда вот это начинают нехорошо говорить… не то, чтоб о США, а вообще о руководящих принципах.

ТАБАКИ. Сто процентов!

КЛЮВГАНТ. Кто сейчас объединяет передовую, наиболее таки сознательную часть нашего народа и всех цивилизованных народов мира?

ТАБАКИ. Ну дык!

КЛЮВГАНТ. Вот и, будь добр, нигилизм свой засунь себе в одно место. А то сегодня они миротворческую демократическую миссию НАТО будут критиковать, завтра усомнятся в том, что американцы таки были на Луне, а там, глядишь, и в театре бардак начнется.

ТАБАКИ. Не приведи Бог, Натан Фридманович!

КЛЮВГАНТ. Что, подписала она?

ТАБАКИ. Которая?

КЛЮВГАНТ. Обе.

ТАБАКИ. Не успел еще. Виноват. Ну, Кристинка-то, понятно, подпишет.

КЛЮВГАНТ. А эта?

ТАБАКИ. Подпишет, подпишет. Куда денется?

КЛЮВГАНТ. Оно, конечно, можно было бы и без того. Но, если будет единое искреннее желание коллектива, – тогда таки легче.

ТАБАКИ. Однозначно.

КЛЮВГАНТ. Так ты пойди давай… Что народ там… Какие настроения и все такое.

ТАБАКИ. Да ужас!

КЛЮВГАНТ. Да?

ТАБАКИ. Сегодня с утра пораньше, вон, Богдан Нетудыхатка даже СПИД отрицал. Да, так вот и говорит: это все проклятые ростовщики и их прихлебатели придумали, чтобы из людей деньги качать.

КЛЮВГАНТ. Что, так и говорил: ростовщики, прихлебатели?

ТАБАКИ. Да вот матерью клянусь… Нет, мать уже пятнадцать лет, как на кладбище. Детьми клянусь!

КЛЮАГАНТ. Да, это две большие разницы – поклясться мертвой мамой или живыми детьми. Однако очень нехорошо, что такие вольности народ позволяет себе в мыслях… Ладно бы в мыслях, а то…