Далее: ПЕРВЫЕ РАДОСТИ
Была продольной встреча их
по Невскому к Садовой
из трёх дверей не зная чьих
она пришла с кушеткой новой.
Там – на углу двух улиц эти двое: зи-зу Пинега с лодочником Петровым и повстречались.
Он: Красивенькая! Ты куда?
Она: Вот туда.
Он: А я сюда.
Она: А я отсюда.
Он: Значит по пути.
Она: Гляди, плешь седая и щёки, а туда же.
Он: Это куда туда же? В общем, договаривай.
Она: Могу и показать. Хоть при людях, хоть без всех.
Он: Беда, детка, пенсны в кубрике оставил.
Она: А подзорную трубу не хочешь, валенок стоптанный?
Он: Видали сковородку? Другие похуже меня встретят и не шипят.
Она: А сам плоше себя встречал ли?
Он: Вот и ныне на Невском.
Она: Надо же. Не иначе Федьку шмарыгу. А может Любку горбатую?
Он: В зеркальце поглядись. Разберёшься.
Она ( подробно себя рассматривает ): И то верно. Недоумок я, недоделок… ( протягивает подбежавшему псу, трёхцветному булленбейсеру кусок битой бутылки ) На! ( ужасно кричит ) Уходи, уходи! ( нечаянно вываливает из сумки мелкую салаку, запихивает обратно ) Ой, ой! ( снова роняет, снова запихивает ) Ненавижу продателей этих шкур! ( почти рыдает ) И вас, морских лодочников!
Он: А я лохматых псов, вроде, уважаю. Так и знай.
Она: А повадки, которые у трёхлапых, знаешь? Ну и молчи. ( вдруг птичьим голосом ) Ко гу-гу! ( спохватывается, бьёт себя по щекам. Снова роняет сумку ) Маманя, я же ненормальная.
Он: Ладно, поправим. ( поднимая сумку ) Пардоне сильва плес. А могим и по англицки: мамзелце мозанбикус, ещё сковородице!
Она ( поспешно роется ): Так и есть. Там же для кошечки салакочки… Где же они? ( неожиданно роняет сумку )
Он ( поднимает. С изысканной вежливостью ): Вот-с, мокерлоз вацерлоз…
Она ( открывая сумку ): Кажись там. Самым моим прехорошеньким. Понял?
Он: Как не понять. Плохня ты. Совсем плохая… Всё равно поправим.
Она: Поправим-поправим! Хоть ты по англицкому, хоть по всякому знаешь, где уж тебе… на гляди!.. ( суёт в лицо Петрову зеркальце ) Гляди, гляди: лоб конопатый, и затылок… ой, никак сопли текут? Вон из ушей.
Он: Откуда им взяться, соплям-то? Зря наговариваешь, Феклуша.
Она: Не Феклуша я вовсе.
Он: Мы тоже не те. Ладно, если по совести, текли иной раз. Даже из глаз. Чаще из водопровода. Всякое бывало…
Она ( стучит каблуком баретка ): Не бывало! Нет, не бывал. Прежде врал и нынче.
Он: Красивенькая, не бесись и знай – когда говорю поправим, так тому и быть.
Она: Да, ну? Лично сам?
Он: Будем поправлять при помощи меня самого.
Она: Ой, даже в затылок шибануло! ( вдруг присела, завертелась волчком )
Верь, верь верю
Теперь верю.
Ты зверь – теперверь!
( прыгает, хлопает в ладоши ) Вот радость! Ну, радость! Матерь Божья, святая богородица, у-у-у. Описаюсь от счастья ( бежит в темноту, Петров следом за ней )
Кто-то под глиняной маской поспешно задёргивает занавеску.
– Пардон, минуточку, скоро продолжим.
Далее: НЕОБЯЗАТЕЛЬНОЕ ДОБАВЛЕНИЕ
Проспект полнел.
Трубой гудел…
Такой плыла картина,
приказом властелина.
– Я жить хочу, волну распив сначала,
у самого причала, —
природы шум она перекричала.
В ответ Петров кружился,
прохожих задевал.
– Сегодня я женился, —
небу полноводному рыбак сказал.
К утру им было не унять утех
прятных положений,
тех уморительных движений.
– Мне, старику-молодцу
и девочке подростку,
чтоб снова разойтись,
услышав слов
невнятный слог:
кики реку!
да кук ри кок!
Все вы знаете про тот подвал незванный го-хо-го, то ли ещё как. Знаете ли, чем заполнен их кухонный чан, который на плите? А я знаю – слезами. Сам не разберусь, откуда у гостей столько жалости. Тем более ничего дурного не случилось. Сами видели. А что произойдёт дальше, никто не знает. И зачем только стараньями Господа произведено такое множество горемык? Взглянули бы на вельможного пана. Глаза у этого Кубельчика будто семафорные огни. Здесь все рыдают, кроме, конечно, Бейнбойнало. Этот постоянный притворщик убедил других, будто ушёл за булками, а сам продолжает изображать, что его никогда не было. Кого-кого, меня не проведёшь. Вот и теперь в перерыве, шуме и криках, я отчётливо слышу:
– Игн буль куль. ч.ч.
Далее: ВЕЧЕРНИЙ ПСАЛОМ
Тогда из подворотни вышли две старухи.
Их внешний вид был длинный-длинный.
В потьмах скрипели их сухие руки
Они шарманку пристально вертели
И груди тощие вздымая непосильно
(вот приманка!)
слова язвительные пели под шарманку
– Ох вам и трудно, ох и больно
Ох, и трудно
по жёсткой улице ступать.
Над сединой волос
тут фонарей мерцанье
но нету света в мокрой вышине
но нету света в мокрой вышине.
Уж лучше травки нюхать в поле
они дождя приняли запах
благоухание болот,
благоухание болот.
Брусники скромную печаль
Познать в уединеньи рта.
А сучьев скрученных изгибы
приблизить
и уснуть-уснуть
среди дремучих пней
в глуши кустов дремучих:
дней сыпучих,
фей липучих…
Смотрите в глубину полян
вооружённым взглядом
туда где детство бродит между кочек
с плетёною кошёлкой у локтя.
Там форм спокойствие,
там сельский шопот
коровьих дум напоминает трезвость
и вдохновенье шавки на мосту
и нежность рыбки под мостом.
Читать дальше